ОТКРЫТЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОГО АКУШЕРСТВА И
ПРАКТИЧЕСКОЙ ПСИХОТЕРАПИИ
ПРОФЕССОРА Н.В. СТАРЦЕВОЙ

Эту лучшую в жизни страницу
Я тому на земле подарю,
Кто хранит возле сердца синицу,
Для других зажигает зарю!
Иван Лысцов

27 октября 2019 г., воскресенье

История эта могла бы получиться длинной, как моя жизнь. Детство до сих пор передо мной, как на ладони: помню многие эпизоды общения с родителями, бабушками, дедушками и сверстниками. Правда, всегда предпочитал длинное превращать в короткое, сложное – в простое. Может быть, получится и сейчас. Лишь бы не было скучно, потому что Водолеи сделали мою жизнь интересной и радостной. Сияние звёзд Водолеевых, во многом, я описал и раньше, но сейчас хочу, чтобы Вы поняли, как эти небесные создания освещали мой земной путь и застилали его ковром дружбы, любви, надежды.

Пойдём же по волнам моей памяти, но сначала сделаю замечание. Одна моя пациентка нынче летом, (не) случайно оказавшись Водолеем, обмолвилась, что её очень взволновала история, рассказанная А.И. Куприным. Она называлась «Гранатовый браслет». Я решил перечитать это произведение, которое попадалось мне ранее, но не стало откровением. Теперь же я начал вчитываться и следил не только за поступками персонажей. Мне думается, удалось докопаться и до сути рассказа. Вот она: «Настоящая любовь должна быть трагедией», - говорит один из важных лиц повествования. Это и есть главное, чего не смогла ранее постичь его основная героиня. Это и есть, видимо, то, что влечёт к этой истории многих женщин, не сумевших вовремя понять: трагедия и есть указующий перст судьбы! Смотрите же в оба! Вот вам начало моей трагедии…

Дело было в конце 60-х годов, когда мама безоговорочно перевела меня из одной школы в другую, под номером 22, где я начал учёбу в 9 классе. Только что закончились прекрасное жаркое лето, когда мне пришлось провести аж две смены подряд в пионерском лагере (про возможность/невозможность отдыха на море мои родители и не заикались). Кстати, тогда же, едва ли не впервые, мне там понравилось: хорошо быть самым старшим. А вот в новой школе я вдруг снова почувствовал себя маленьким: очень уж этого хотелось педагогам и главной школьной громиле, преподавательнице литературы Волгиной. Чего стоили только мои три двойки за «плохое» изучение наследия Чернышевского и две пятёрки вверх ногами за Л. Толстого! Некоторые ребятки, которые вообще дома этих книг не открывали, порой, хватали оценки получше. Кстати, были у неё и любимчики, которые взаимно её обожали.

На фоне явных провалов в учёбе, которые усугубляла моя полная неспособность к постижению тригонометрии (другие предметы, вообще-то, я держал на неплохом уровне), лишь ближе к весне я определённо заметил, что со мной учится необыкновенная девочка. Скромная отличница и умница с длинной тёмно-каштановой косой, ровная со всеми ребятами, не худая и не грузная, с грациозной и несколько размашистой походкой. Наверное, про такую писал И. Лысцов [413]:

Лето легло мне камнем на сердце. Море и пионерлагерь были не для меня, но всё это ерунда по сравнению с тем, что я не мог хоть издали наблюдать её…

Еле дождался сентября, но всё моё удовольствие от контактов с соученицей состояло лишь во взглядах исподтишка, хотя она неплохо знала о моём благорасположении: ко дню рождения 30 января я написал ей небольшие стихи на обложке от шоколадки «Алёнка» и сам тайком опустил в почтовый ящик. Ответа я не получил (да и не требовал), лишь однажды Алла обронила в мой адрес не слишком понятное слово «комильфо»…

После её безвременной кончины в 2006 году в Перми я решился навестить родителей Аллы, что делал впоследствии неоднократно вплоть до смерти её мамы и отъезда в Петербург папы. Но тогда, придя к ним впервые через 2 месяца после ухода из жизни моей школьной подруги, в руках у мамы вдруг увидел ту самую обложку от шоколадки с теми самыми стихами. Мама-то, оказывается, понимала, что это могло означать для её семьи. Трагедия, моя, которая могла стать для Аллы спасением…

Сегодня от Аллы у меня осталась её любимая голубая чашка с блюдцем Ломоносовского фарфора и пара книг. А тогда, в 1971 году, после окончания школы с золотой медалью, она упорхнула в Ленинград, на учёбу, защемив сердце вряд ли мне одному. Но в то время, я ещё не знал, что так щипать меня могут только Водолеи. Алла же, окончив университет, несколько лет регулярно посещала Францию (якобы, со спецзаданиями). Мама её подарила мне фото того периода. Смотрите.

Да разве есть хоть один человек на свете, кто бы смог устоять перед этой неземной красавицей…

Дома, после занятий в институте, я частенько распевал наедине известную песню с такими словами: «Как люблю твои тёмные волосы, как любуюсь улыбкой твоей…». Я знал, что это про неё. Да, сказать, что у Аллы были роскошные волосы, мало. Она имела благородные черты лица, а руки … пальцы…, такие музыкальные, нежные с виду, как у божественных ипостасей на иконе Рублёва «Святая троица» или у Джоконды. Я не понимал, как ими можно вообще что-то делать, хватать, таскать, - как это у всех людей и у мужчин особенно.

В те годы в кинотеатрах прокатывали чудный, красочный фильм, невиданный в нашем советском захолустье, - «Анжелика и король». Конечно, в актрисе и её голосе я сразу узнал Аллу и смотрел с неугасаемым удовольствием повторно и значительно позднее, пытался найти знакомую мимику. Ходил слух, что есть и книга, но раздобыть её было невозможно…

На втором курсе института, в декабре, сдав быстрее всех зачёт по анатомии, уселся в библиотеке Пушкина и читал «Анжелику» несколько дней, делал многочисленные выписки, которые не раз пригождались мне на студенческих вечеринках, но не было только там той, которая была бы достойна моих чувств…

Первый муж Аллы изменил ей, и она настояла на разводе, со слов матери. В начале 80-х (или конце 70-х годов) в «Литературной газете» целая полоса была посвящена проблеме разводов мужа и жены в советских семьях. К статье была приложена фотография невероятно красивой молодой женщины. Я узнал в ней… Аллу Харченко. Я не понимал, при чём тут она. Статью хранил несколько лет и частенько посматривал на фото. Потом её решил выбросить: надоело перекладывать с места на место. А со мной уже жила настоящая, невиртуальная Анжелика…

Какой подлостью отличился второй муж Аллы, я не знаю, но после очередного развода она спланировала из столицы в нашу библиотеку Горького, а через год - снова отлёт, теперь на Украину, на атомную станцию, к дяде, где служила переводчицей. Когда группа японских специалистов, с которой она работала в Запорожье, узнала об её безвременном уходе из жизни, то собрала для родителей Аллы 2000 Евро на памятник. Вот такие глубокие любовные и незаживающие раны оставляют настоящие Водолеи у людей.

Я ежегодно бываю на могиле у Аллы на Северном кладбище и кладу там живые цветы. На стеле она обозначена как Осипова, по первому мужу, из какой-то московской элитарной семейки. Оказывается, обладать всеми возможными человеческими и не только талантами мало: может найтись мерзавец, способный затоптать чудо в землю, ради бизнеса, ради своей элитарной глупости и пошлости. Кстати, со слов матери, в той же московской тусовке околачивался и известный гнусавый Орфей и пошляк, пустозвон А. Макаревич…

Моё исключительное внимание к Водолеям сегодня будет, вероятно, вами, деточками, понято только со временем. Но кто такие Рыбы, Весы, Водолеи и прочие знаки Зодиака, я узнал лишь в 1976 году, когда летом отправился отдыхать в Калининград к новым друзьям, детям бывших пермяков. Там были все помешаны на гороскопах и хиромантии. Я и сам поразился тому, что мне было определено как Рыбе. Ну а хитросплетения линий на руке вдруг наобещали мне высокоинтеллектуальную и, кажется, счастливую жизнь. Кстати, вот плохенькое фото того времени, сделанное на побережье Балтийского моря, в Светлогорске, где я стою с хозяйкой Еленой.

Фотографировал её муж. На ней настоящие американские джинсы. Ещё бы: работа в порту переводчицей стоила того. На мне болгарские джинсы, купленные мамой в обычном магазине (за иностранными я и не думал гоняться, как прочие мои однокурсники или фарцовщики). А вот на кожаной лейбочке сзади (на фото, естественно, не видно) моей рукой было ещё в Перми написано: “ Cuando tu no esta”. Чуете? Так называется у меня часть XI «Бесед с внуком». Пока догадывайтесь сами, почему. Сначала придётся сделать перевод с испанского…

29 октября 2019 г., вторник

Вчера ваш папа сообщил мне тоном человека, решившегося раскрыть тайну, что в среду всё моё любимое семейство уезжает в Турцию. Это не вызывает у меня энтузиазма: не понимаю, как можно хотеть спокойно отдыхать, когда рядом полыхает война, а арабские террористы будут инкогнито расхаживать по тем же улицам, что и мои внуки. Ведь это означает подписать мир с бесчеловечностью. Не хочу про это и думать, но завтра сам повезу вас в аэропорт. Ваши родители не умеют отдыхать быстро, а приехав, устами Саши обязательно скажут, что надо было сократить отдых на несколько дней…

Я уселся за раскладной стол, который почти 40 лет был для приёма гостей, а теперь стал моим письменным. Немало любовных строк посвятил я своему Главному Водолею в жизни. Может, получится и теперь. Как незаметно и неслышно вошла она в мою жизнь!

Я уже полгода работал старшим лаборантом кафедры биохимии ПГМИ. Потом загрохотало. Сначала, по велению шефа, Наташа, будучи уже маститым акушером-гинекологом, для освоения методов иммунологии прикрепилась к моему коллеге Юре Шилову, так как он занимался изучением женских гормонов. Новую ученицу интересовало состояние иммунитета у больных эндометриозом женщин. У них получился неплохой научный альянс, и меня это вполне вначале устраивало. Я мог, не отвлекаясь много, как Юра, на «посторонних», делать свою работу. Но Наташа потихоньку прибрала и меня к рукам: нередко приходилось мне для них обоих переводить научные статьи с английского, немецкого и даже итальянского языков, сдавать свою кровь для группы сравнения, готовить стерильное оборудование, пока она мчалась на троллейбусе, с привычным опозданием, со своей кафедры на мою…

Постепенно мне стал открываться её товарищеский дух, а потом очаровательный и неизвестный мне мир женщины с характером мыслителя. Наташа легко откликалась на научные вызовы, всё новое впитывала как губка. Музыкальная и лирическая одарённость были ей тоже далеко не чужды. Не знаю, в какой момент я осознал, что передо мной явился Водолей, она же Анжелика, но знаю точно, когда защемило сердце: это было в жарком июне 1978 года, когда я, не дождавшись Наташу к обещанному часу, выглядывал в очередной раз на дорогу из окна своей лаборатории на четвёртом этаже. И вдруг увидел её, быстро идущую грациозной походкой с размашистыми движениями изящных рук. Это было явление той самой Аллы, Аллы Харченко, только эта женщина не убегала, а летела ко мне на встречу, которая стала последней до её такого продолжительного двухмесячного отпуска. Далее Наташа уезжала с детьми то ли в Ленинград, то ли в Новороссийск.

А я уже не хотел, чтобы она была собственностью только своих детей или своих пациенток («О, счастливцы!» – проносилось у меня в голове или в подсознании, точно не знаю). На момент явно затягиваемого прощания (я уже выполнил все свои служебные обязанности, а Наташа работала в это время в боксе со стерильными флаконами, разливая лейкоциты больных) я произнёс глупую фразу, ставшую потом поговоркой: Ну … Вы там много-то не пейте!?» Это очень её рассмешило – ведь несколько дней тому назад мы с Юрой сманили её в пивбар на ул. К. Маркса, где натрескались разбавленного содовой водой пива, а потом уселись на скамейку в парке Горького возле Наташиного дома и ржали, как ненормальные.

Всё лето я думал о новом друге, с которым уже не хотел расставаться никогда. В конце августа 1978 года, после отпуска, Наташа явилась на мою кафедру, где тоже случайно всплыл и наш товарищ, аспирант Валерьян Кузнецов, прибывший с дарами из Молдавии, от родителей. Пошли и танцы в ассистентской комнате под звуки «Ригонды». Моему лёгкому объятию Наташа не противилась. Что-то случилось и с ней… (Гораздо позже она вдруг призналась, что когда в один из первых визитов на кафедру увидала мои пальцы, перебиравшие под микроскопом предметные стёкла с препаратами, то сразу влюбилась, но тут же и подумала: её «поезд» давно ушёл…).

Когда на следующий день «бедная» Наташенька, выбранная «жертвой» моей нахлынувшей любви, тихо-мирно сидела у хорошо ей знакомого микроскопа, я, убедившись, что в лаборатории никого больше нет, подойдя сзади, коснулся губами её щеки. Она затрепетала, но молчала и не возражала против моей смелости, по-прежнему вперяя взгляд в окуляры. Я повторил эксперимент для верности и отошёл, счастливый, в ассистентскую, чтобы поддержать какую-то умную беседу. Но мысленно я был с Наташей. Голова кружилась, я ничего не понимал, хотя чувствовал, что для меня может начаться лучшая новая жизнь. … Видно, прав Иван Лысцов:

В сентябре нас с Юрой и Валерой сослали в колхоз для надзора за студентами, недалеко от посёлка Частые, «на картошку». Наташа, видимо, тоже была неспособна расставаться надолго и приехала туда на «Ракете», потратив 5 часов только в один конец. Говорила, что приехала писать вместе статью. … Вскоре после её отъезда, в чёрный дождливый вечер, я добрался по вечной грязи до сельсовета и, боясь быть наказанным за спешку, дозвонился Наташе домой, на К. Маркса… и сделал предложение стать моей женой. Кажется, раньше я уже писал, что произошло у неё в доме после моего звонка…

Моё возвращение в Пермский мир, хотя продолжалась дождливая осень, стало радостным вдвойне (нет, в тысячу раз). Я уже давно-давно страдал от вечной мужской жёсткости, пролетарской наглости и грубости вперемешку с матом времён социалистического реализма. Именно от этого, прежде всего, и хотел уезжать на Запад. Наташа открыла для меня совсем другой мир. Это был желанный мир неведомых чувств, радости, нежности. Конечно же, я узнал в ней ту самую невероятную «Анжелику», которая и не могла быть никем, кроме Водолея. Жажда истины привела меня к невероятной любви. Только позже, во второй половине жизни, я понял, что это одно и то же: любовь и истина. Казалось, что я нашёл смысл жизни…

Расставаться и не видеться с Наташей хоть пару дней становилось мучительным. Эти мучения и стали причиной того, что свой кандидатский экзамен по философии, я сдал на 3, хотя именно любовь к размышлениям и совместное чтение Шопенгауэра сблизило нас. Апофеозом наших чувств стала, в известной степени, трагедия: мы подали заявление в ЗАГС, не сказав родителям ни слова. Рассчитывать на их благосклонность было нечего, да и не имело смысла разъяснять свои чувства. Лишь за месяц до регистрации нашего брака мы уведомили своих родителей. … Наташин папа отказался быть на свадьбе и регистрации под предлогом необходимости ухода за своей супругой. Жаль их. Ни они, ни стены старого ЗАГСа не видывали такой красивой невесты…