ОТКРЫТЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОГО АКУШЕРСТВА И
ПРАКТИЧЕСКОЙ ПСИХОТЕРАПИИ
ПРОФЕССОРА Н.В. СТАРЦЕВОЙ

С. 13. Большею частью вещи ценятся не по их действительному достоинству, а по той идее, которую с ними соединяют.

С. 23. Когда же [Россия] смела с лица земли полумиллионную армию и этим одним, казалось бы, уже довольно послужила Европе. Она не остановилась на этом, а, вопреки своим выгодам, – таково было в 1813 году мнение Кутузова и вообще всей так называемой русской партии, – два года боролась за Германию и Европу и, окончив борьбу низвержением Наполеона, точно так же спасла Францию от мщения Европы, как спасла Европу от угнетения Франции.

С. 26. Исторический народ, пока не соберёт воедино своих частей, всех своих органов, должен считаться политическим калекою. Таковы были в недавное время итальянцы; таковы до сих пор греки, сербы и даже русские, от которых отделены ещё три или четыре миллиона их галицких и угорских единоплеменников.

С. 27. Нельзя прекратить жизни того, что не жило; нельзя изувечить тела, не имеющего индивидуального объединения….

Самый этимологический смысл слова «завоевание» не применим к подчинению таких племён, ибо они и сопротивления не оказывают, если при этом не нарушаются их личные, имущественные и другие гражданские права. Когда эти права остаются неприкосновенными. Им, собственно, и защищать более нечего.

Финское племя, населяющее Финляндию, подобно всем прочим финским племенам, рассеянным по пространству России, никогда не жило исторической жизнью.

С. 33. Убийство польской национальности… лежит на совести Пруссии и Австрии, а вовсе не России, удовольствовавшейся своим достоянием, возвращение которого не только составляло её право, но и священнейшую обязанность.

С. 37. И только когда, по мнению польской интеллигенции, стало оказываться недостаточно потворства или, лучше сказать, содействия русского правительства, - ибо потворства всё ещё было довольно, - к ополячиванию западной России, тогда негодование поляков вспыхнуло и привело к восстанию 1830го, а также и 1863 года.

С. 39. О Сибири и говорить нечего. Какое тут, в самом деле, завоевание? Где тут завоёванные народы и покорённые царства? Стоит лишь счесть, сколько в Сибири русских и сколько инородцев, чтобы убедиться, что большею частью это было занятие пустопорожнего места, совершённое…казацкой удалью и расселением русского народа почти без содействия государства. Разве ещё к числу русских завоеваний причислим Амурский край, никем не заселённый, куда всякое переселение было даже запрещено китайским правительством, неизвестно почему и для чего считавшим его своею собственностью?

Если же разбирать дело по совести и чистой справедливости, то ни одно из владений России нельзя называть завоеванием - в дурном, антинациональном и потому ненавистном для человечества смысле. Много ли государств, которые могут сказать про себя то же самое? Англия у себя под боком завоевала независимое Кельтское государство, – и как завоевала! – отняла у народа право собственности на его родную землю, голодом заставила его выселяться в Америку, а на расстоянии чуть не полуокружности земли покорила царства и народы Индии в числе почти двухсот миллионов душ; отняла Гибралтар у Испании, Канаду у Франции, мыс Доброй Надежды у Голландии и т.д.

С. 43. Не из-за Европы ли, следовательно, не из-за Германии ли в особенности, приняла Россия на свою грудь грозу двенадцатого года? Двенадцатый год был, собственно, великой политической ошибкой, обращённой духом русского народа в великое народное торжество.

Через четырнадцать лет после Парижского мира пришлось России вести войну с Турцией. Русские войска перешли Балканы и стояли у ворот Константинополя. С Францией Россия была в дружбе, у Австрии не было ни войск, ни денег; Англия, хотя бы и хотела, ничего не могла сделать, – тогда ещё не было военных пароходов; прусское правительство было с вязано тесной дружбой с Россией. Европа могла только поручить Турцию великодушию России. Взяла ли тогда Россия что-нибудь для себя? А одного слова её было достаточно, чтобы присоединить к себе Молдавию и Валахию. Даже и слова было не надо. Турция сама предлагала России княжества вместо недоплаченного ещё долга. Император Николай отказался от того и от другого.

С. 45. Но если французская революция должна считаться светильником свободы, то гасить и заливать этот светильник спешила вся Европа, и впереди всех – конституционная и свободная Англия. Участие России в этом общем деле было кратковременно и незначительно. Победам Суворова, впрочем, рукоплескала тогда вся Европа. Войны против Наполеона не были, конечно, да и не считались войнами против свободы….И ежели побеждённая Франция тогда же получила свободную форму правления, то была обязана этим единственно императору Александру. Во время войны за независимость многие государства обещали своим подданным конституции, и никто не сдержал своих обещаний, кроме опять-таки императора Александра относительно Польши.

После Венского конгресса, по мысли русского императора, Россия, Австрия и Пруссия заключили так называемый Священный союз, приступить к которому приглашали всех государей Европы. Этот Священный союз составляет главнейшее обвинение против России и выставляется заговором государей против своих народов. Но в этом союзе надо строго отличать идею, первоначальный замысел, которые одни только и принадлежали Александру, от практического выполнения, которое составляет неотъемлемую собственность Меттерниха.

С. 49. И правительство, и общественное мнение сочувствовали делу Северных Штатов искреннее, чем большая часть Европы. Россия из первых признала Итальянское королевство и даже, как говорят, своим влиянием помешала Германии помогать неправому делу. И что же, переменилась ли хоть на волос Европа в отношении к России? Да, она очень сочувствовала крестьянскому делу, пока надеялась, что оно ввергнет Россию в нескончаемые смуты; так же точно, как Англия сочувствовала освобождению американских негров…Вешатели, кинжальщики и поджигатели становятся героями, коль скоро их гнусные поступки обращены против России. Защитники национальностей умолкают, коль скоро дело идёт о защите русской народности. Донельзя угнетаемой в западных губерниях, - так же точно, впрочем, как в деле босняков, болгар, сербов или черногорцев.

С. 50. Дело в том, что Европа не признаёт нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для неё простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды, как извлекает из Китая, Индии, Африки, большей части Америки и т.д., - материалом, который можно бы формировать и обделывать по образу и подобию своему…

С. 53. Прочтите отзывы путешественников, пользующихся очень большой популярностью за границей, - вы увидите в них симпатию к самоедам, корякам, якутам, татарам, к кому угодно, только не к русскому народу.

С. 56. Если Урал обращает Европу в часть света, то почему же не считать за часть света Индию? Ведь и она с двух сторон окружена морем, а с третьей горами – не Уралу чета; да и всяких физических отличий (от сопредельной части Азии) в Индии гораздо больше, чем в Европе.

С. 58. Когда очертания материков стали хорошо известны, отделение Африки от Европы и Азии действительно подтвердилось; разделение же Азии от Европы отказалось несостоятельным, но такова уже сила привычки, таково уважение к издавна утвердившимся понятиям, что, дабы не нарушать их, стали отыскивать разные граничные черты, вместо того, чтоб отбросить оказавшееся несостоятельным деление.

С. 64. Общины, ненавистной высокопросвещённому уму, и в помине не было….

С. 65. Русский патриотизм проявляется только в критические минуты (наше выделение).

С. 69. Только та деятельность плодотворна, то чувство искренне и сильно, которые не сомневаются в самих себе – и считают себя окончательными и вечными (наше выделение).

С. 70. Рим считался вечным, несмотря на то, что Мемфис, Вавилон, Тир, Карфаген, Афины уже пали, и потому только казался он римлянам стоящим тех жертв, которые для него приносились. Но и те, которые, собственно, не могут претендовать на честь принадлежать к Европе. Так ослеплены блеском её, что не понимают возможности прогресса вне проложенного ею пути, хотя при сколько-нибудь пристальном взгляде нельзя не видеть, что европейская цивилизация так же одностороння, как и всё на свете.

С. 71. Я только что говорил о том. Что деление на части света есть деление искусственное, что единственный критериум его составляет противоположность между сушей и морем, не объемлющая собою всех других различий, представляемых физическою природой (различий топографических, климатических, ботанических, зоологических, этнографических и пр.). …Европейский, азиятский, африканский тип суть только метафоры, которыми мы приписываем целому свойства его части…. Я говорил также, что Европе даже вовсе не может быть присвоиваемо значение части света, что она только часть Азии, не более отличная от других частей её, чем эти части между собой, и что она поэтому не может противополагаться своему неоднородному целому без нарушения всех правил логики (точно так же, как Васильевский остров, например, на том основании, что имеет некоторые особенности, не может противополагаться всему Петербургу, а только Петербургской или Выборгской стороне, Коломне и так далее). …Хотя почти вся Европа заселена арийскими племенами, эти же племена, в немного меньшем числе, заселяют и значительную часть Азии. Так же точно мнимая привилегия прогрессивности вовсе не составляет какой-либо особенности Европы.

Если бы имелись точные цифры о количестве производительности китайского труда, то перед ними, быть может, побледнели бы цифры английской и американской промышленности и торговли, хотя китайская торговля почти вся внутренняя…. Китайское земледелие занимает, бесспорно, первое место на земном шаре. По словам Либиха, это единственное рациональное земледелие, ибо только оно одно возвращает почве всё, что извлекается из неё жатвами, не прибегая притом ко ввозу удобрений из-за границы, что также должно считаться земледельческим хищением. Китайское садоводство также едва ли не первое в свете.

С. 73. Когда на древних греков кометы наводили ещё суеверный страх, китайские астрономы, говорит Гумбольдт, наблюдали уже научным образом эти небесные тела (если это, действительно, его изречение, то не был ли Гумбольдт одним из влиятельных распространителей исторических фальшивок? – моя вставка).

С. 77. Когда какая-либо наука начнёт уяснять себе истинную или, как обыкновенно выражаются, естественную систему входящих в круг её предметов или явлений, то лишь с этого момента и считают её достойной названия науки. … Слова Линнея – тот будет великим Аполлоном науки, кто введёт в неё вполне естественную систему, - остаются и до сих пор справедливыми, несмотря на увеличившиеся требования от естествознания.

С. 78. Пока факты не сопоставлены сообразно их естественному сродству, не приведены в естественную систему, они не дадут правильных выводов, не выкажут своего настоящего полного смысла (наши новые для акушерства представления о роли железа при беременности также сформировались на базе следований естественной системе – см. публикации в «Зале материалов Н.В. Старцевой и М.В. Швецова».

С. 81. Деление истории на древнюю )с одной стороны), и среднюю, и новую (с другой стороны) точно так же не удовлетворяет первому требованию естественной системы, как деление растений на явнобрачные и тайнобрачные или животных на позвоночных и беспозвоночных, совершенно независимо от того, какие бы события мы ни приняли за исторические грани. И действительно, древняя история есть настоящее линнеевское тайнобрачие, куда (подобно тому, как гриб соединён с папоротником, потому что они цветов не имеют) вкомканы греки с египтянами и китайцами потому только, что жили до падения Западной Римской империи.

С. 102. Народ, говорящий языком, коего отдельные наречия и говоры столь близки между собою, что в практической жизни, общественной, торговой, политической не представляют затруднения к взаимному понимаю, должен составлять и одно политическое целое. Так, народ русский, несмотря на различие в наречиях великорусском малорусском и белорусском, или народ немецкий, несмотря на более сильное различие в наречиях верхне-и нижненемецком, должны составлять самостоятельные однородные политические целые, называемые государствами.

С. 119. Религиозный деспотизм римского католичества принимается за национальную принадлежность европейских народов, а анархическая свобода протестантизма – за общечеловеческую форму христианства. … Но каковы бы ни были причины, заставляющие смешивать национально-европейское с общечеловеческим, нам надо рассмотреть, можно ли вообще противополагать национальное общечеловеческому.

С. 126. Германский аристократизм т рыцарство, исказив славянский демократизм, произвели шляхетство; европейская же наука и искусство, несмотря на долговременное влияние, не принялись на польской почве так, чтобы поставить Польшу в число самобытных деятелей в этом отношении. Чехи, по счастью, не отнеслись столь пассивным образом к чуждым их народному характеру началам, старались сбросить с себя их иго; и только эти самостоятельные порывы чехов, эти противугерманские антиевропейские подвиги, каковыми их Европа считала и считает (как-то: религиозная реформа на православный лад и борьба из-за неё с Европой во времена Гуса и Жижки и начатое ими в наше столетие панславистское движение), могут и должны считаться всемирно-историческими подвигами чешского народа, его заветом потомству. (Сноска 3 к главе 6: Реформационное движение XIV – первой половины XV в. в Чехии велось под девизом «Чаша для мирян!», что означало требование причащения всех верующих хлебом и вином, в том время как католическая церковь утверждала, что причащаться «под обоими видами» может только духовенство. В православии этой грани между духовенством и мирянами никогда не существовало. «Гуситская ересь» была осуждена папством, организовавшим против Чехии несколько крестовых походов).

(То есть эпоха Реформации совпадает по времени с «гуманистической» эпохой Ренессанса! Не слишком явные параллели для традиционной истории – наша вставка).

С. 127. Итак, для всякого славянина: русского, чеха, серба хорвата. Словенца, словака, болгара (желал бы прибавить и поляка), - после Бога и Его святой Церкви, - идея славянства должна быть высшею идеею, выше науки, выше свободы, выше просвещения, выше всякого земного блага, ибо ни одно из них для него недостижимо без её осуществления – без духовно, народно и политически самобытного независимого славянства…

С. 135. Мы находим три причины, по которым и наука, наравне с прочими сторонами цивилизации, необходимо должна носить на себе печать национальности, несмотря на то, что в научном отношении влияние народа на народ и влияние прошедшего на настоящее сильнее, чем в прочих сторонах культурно-исторической жизни.

С. 151. Первый знаток санскритского, англичанин Вильсон, обладая знанием языков греческого и латинского и своего родного языка (отрасль германского корня), не мог не заметить соединявшего их родства, что и высказал совершенно определительно. Поэтому первая систематизация языков оказалась естественною.

С. 165. Сама мысль, высказанная славянофилами о гниении Запада, кажется мне совершенно верною.

С. 167. Сравнение не доказательство, говорит французская пословица.

С. 179. Одна из таких черт, общих всем народам Романо-германского типа, есть насильственность.

С. 180. Но что же такое сам католицизм, как не христианское учение, подвергнувшееся искажению именно под влиянием романо-германского народного характера?

С. 181. Часть – Церковь западная – похитила, узурпировала актом насилия права целого – Церкви вселенской.

Второе насилие проявилось в том, каким образом это частное мнение приобрело санкцию общественного догмата на Западе. Это сделал, как известно, Ахенский собор 809 года, который по понятиям самих католиков, есть не более как собор поместный, решение которого не имело даже на своей стороне санкции папского авторитета. Ходатаем за доставление ему оной явился Карл Великий.

С. 184. Если бы не общий дух насильственности германо-романских народов, откуда взялся бы несвойственный христианству прозелетизм, огнём и мечом принуждавший креститься племена Восточной Германии ещё при Карле Великом.

С. 188. Русский народ имел также период обширных, отдалённых завоеваний, или, лучше сказать, расселений; эти завоевания производились, как и во времена испанских конквистадоров, почти без участия правительства, искателями приключений и даже разбойничьими атаманами; и, однако же, какая разница! Слабые, полудикие и совершенно дикие инородцы не только не были уничтожены, стёрты с лица земли, но даже не были лишены своей свободы и собственности, не были обращены победителями в крепостное состояние.

Итак, вот одно существенное различие. Славянские народы самою природою избавлены от той насильственности характера, которую народам романо-германским, при вековой работе цивилизации, удаётся только перемещать из одной формы деятельности в другую.

С. 190. К.С. Аксаков сказал, что историю русского народа можно назвать его житием, и это глубокая истина.

С. 213. Христианство как в протестантском, так и в католическом сознании подпилено под самый корень,… и держится лишь до поры до времени только по инерции или косности, присущей и нравственному миру.

С. 218. Православное учение считает православную церковь единою спасительною. …Смысл этого учения кажется мне таков по отношению к целым народам: неправославный взгляд на церковь лишает само Откровение его достоверности и незыблемости в глазах придерживающихся его и тем разрушает в умах медленным, но неизбежным ходом логического развития самую сущность христианства, а без христианства нет и истинной цивилизации, т.е. нет спасения и в мирском смысле этого слова.

С. 239. Пусть покажут аристократию, имеющую власть в своих руках и принявшую, однако, обет добровольной нищеты; тогда можно поверить, что такое же самообладание выкажет и голодающий народ, окружённый всеми соблазнами и возведённый в сан верховного властителя. Если принцип народного верховенства должен осуществляться на деле, то надо приготовиться и к тому, что обладатель власти потребует и приличного для себя содержания, цивильной листы и разных дотаций. Во время прений об реформе английского парламента, в начале тридцатых годов, один из поборников её, знаменитый Маколей сказал, что он отвергает всеобщую подачу голосов, потому что она может иметь своим последствием только коммунизм или военный деспотизм. Не далее как через двадцать лет события, совершившиеся во Франции, оправдали слова знаменитого английского историка.

С. 250. Зоркий глаз Наполеона III заметил существенно национальный характер всех стремлений XIX века, и искусная рука его воспользовалась им для своих целей, т.е. для отвлечения умов от вопроса социального. Цель эта была достигнута, опасность отклонена на время, – пока ряд движений в духе народности не довершит своего круга, пока возбуждённые ими столкновения, которые надолго привлекут к себе внимание народов, не выкажут всех своих последствий, конечно, и не подозреваемых Наполеоном III в том время, когда он провозглашал новый политический принцип. В мыслях Наполеона этот новый принцип был, конечно, предлогом для достижения личных целей. Он надеялся им управлять по своей воле и, кроме отвлечения народного внимания от вопросов, казавшихся ему более опасными, думал извлечь из него и другие побочные выгоды. Как бы ни были эгоистичны, неискренни, недальновидны и, пожалуй, мелочны расчёты, которыми руководствовался повелитель Франции, провозглашая национальность высшим политическим принципом. Он заслуживает полной благодарности уже за одно это провозглашение, выведшее это начало из-под спуда (где его смешивали с разными подпольными революционными махинациями) на свет Божий.

С. 265. Если Европа внушала Петру страстную любовь, страстное увлечение, то к России относился он двояко. Он вместе и любил, и ненавидел её. ...Ненавидел же самые начала русской жизни – самую жизнь эту, как с её недостатками, так и с её достоинствами.

С. 266. К чему было брить бороды, надевать немецкие кафтаны, загонять в ассамблеи, заставлять курить табак, учреждать попойки (в которых даже пороки и распутство должны были принимать немецкую форму), искажать язык, вводить в жизнь придворную и высшего общества иностранный этикет, менять летоисчисление, стеснять свободу духовенства?

Как бы то ни было, русская жизнь была насильственно перевёрнута на иностранный лад. Сначала это удалось относительно верхних слоёв общества, на которые действие правительства сильнее и прямее и которые вообще везде и всегда податливее на разные соблазны.

Болезнь эту, вот уже полтора столетия заразившую Россию, всё расширяющуюся и укореняющуюся и только в последнее время показавшую некоторые признаки облегчения, приличнее всего, кажется мне, назвать европейничаньем…

С. 267. Все формы европейничанья, которыми так богата русская жизнь, могут быть подведены под следующие три разряда:

1. Искажение народного быта и замен форм его формами чуждыми, иностранными; искажение и замен, которые, начавшись с внешности, не могли не проникнуть в самый внутренний строй понятий и жизни высших слоёв общества – и не проникать всё глубже и глубже.

2. Заимствование разных иностранных учреждений и пересадка их на русскую почву – с мыслью, что хорошее в одном месте должно быть везде хорошо.

3. Взгляд как на внутренние, так и на внешние отношения и вопросы русской жизни с иностранной, европейской точки зрения, рассматривание их в европейские очки…

Главная страница / Зал художественной и мудрой литературы