Читальный зал
Рекомендуем
Новости редактора
Охонины брови
Охонины брови
Мамин - Сибиряк Д.Н. Повести и рассказы. – М.: Сов. Россия, 1989. – 272с
«Охонины брови» (С. 5 – 105)
С. 9. На скуластом лице Охони с приплюснутым носом и узкими глазами всего замечательнее были густые, чёрные, сросшиеся брови – союзные, как говорили в старину. Такие брови росли, по народному поверью, только у счастливых людей (наше выделение).
… Инок Савватий по происхождению был не чужим для орды, потому что его мать была татарка. Казаки в большинстве случаев женились на татарках, о чём сибирский летописец повествует (наше выделение)….
С. 73. Все эти ужасы были только далёким откликом кровавого замирения Башкирии, когда русские проделывали над пленными башкирами ещё большие жестокости: десятками сажали на кол, как делал генерал Соймонов по Оренбургом, вешали сотнями, отрубали руки, обрезывали уши, морили по тюрьмам и вообще изводили всяческими способами тысячи людей.
С. 75. Из Усторожья воевода Полуект Степаныч прислал нарочито двух пушкарей, которые должны были учить монахов воинскому делу. Положим, пушкари были очень древние старцы, беззубые и лысые, но и от них Гермоген успел научиться многому: сколько «принимала зелья» каждая пушка, как наводить цель и т. д.
С. 77. Не выносил игумен Моисей встречных слов и зело распалился на старуху: даже ногами затопал.
С. 83. И всё так у начальства: схватятся, а дело уже сделано.
С. 84. Воевода… стал травить своих гостей. Нет-нет, да и завернёт кусательное словечко, а гостей коробит.
- Хорошо, что вы вовремя помирились, - язвит Полуект Степаныч. – А то делились, никак разделиться не могли… Игумну своего жаль. А Гарусов чужое любит.
С. 88. Из тептярей он, Салават Юлаев…
С. 91. К его шайке примкнула вся слобода: куда поп, туда и приход…. При занятии Дивьей обители оказали сопротивление только профосы и сержант Сарычев, сторожившие княжиху в затворе. Казаки двух профосов изрубили, а всех остальных забрали живьём. Белоус сам вошёл в затвор, где неисходно томилась именитая узница.
- Батюшка-царь Пётр Фёдорович жалует тебя волей, – заявил он. – По злобе ты засажена была сюда…
Узница отнеслась к своей воле совершенно равнодушно и даже точно не поняла, что ей говорил атаман. Это была средних лет женщина с преждевременно седыми волосами и точно выцветшим от долгого сиденья в затворе лицом. Живыми оставались одни глаза, большие, тёмные, сердитые.
С. 103. Игумен Моисей тоже успокоился. Нет худа без добра: во время осады умерла игуменья Досифея, а потом и вся Дивья обитель сгорела. Когда на пожарище прибежали слободские мужики и хотели спасать из затвора княжиху, последняя взбунтовалась в последний раз и не захотела выйти. Она заперлась изнутри и сгорела жива. По слухам, она давно уже была не в своём уме (
см. на сайте статью «Госпожа тюрьмы…» в «Зале статей М.В. Швецова на соц.-исторические и соц.-психологические темы»
- наша вставка).
С. 104. К себе в келью игумен свёз всю монастырскую казну и дорогую церковную утварь. Иноки строили новую церковь и клали новые стены, а игумен Моисей любовался новым местом, которое не напоминало ему о дубовинщине, ни о пугачёвщине.
***
«Верный раб» (С. 106 – 174)
С. 111. Мишка забыл, что Мотька осталась на крыльце и подслушивала их разговор. Но теперь было уже поздно…Мотька прошла по передней с таким видом, что у Мишки сердце повело коробом.
С. 112. Чужой человек в дому, как колокол…
С. 113. Порядок во всём был слабостью грозного генерала, а до остального он мало касался, предоставляя всё горным инженерам, состоявшим тогда на военном положении. Когда генерал проходил по фабрикам, все рабочие выстраивались во фронт и отдавали начальству честь по-солдатски.
С. 114. Мишка быстро выучился казачьей муштре и вместе с ней усвоил казачью вороватость.
С. 117 . Генеральша не забывала низверженного в прах верного раба и с женской последовательностью донимала его всевозможными каверзами.
С. 119. Военная закваска чувствовалась в распланировке самых улиц, правильных и широких, в типе построек и больше всего, конечно, в характере самого населения. Заводской мастеровой и промысловый рабочий являлись разновидностью николаевского солдата – та же выслуга в тридцать пять лет, та же муштра, те же розги и шпицрутены. Генерал Голубко окончательно подтянул город, и он выглядел чистенькой военной колонией.
С. 122. Само по себе мёртвое тело ещё бы ничего – похоронили, и вся недолга. Полиция была в руках у всесильного Тараса Ермилыча. Но страшен был генерал: как он взглянет на такой казус?
…Генеральская дружба – как вешний лёд.
С. 125. После первых двух месяцев отчаянного кутежа многие оказались несостоятельными продолжать свадебное веселье дальше (наше выделение), одни сказывались больными, другие малодушно прятались, а третьи откровенно бежали куда глаза глядят. Покойный енисейский купец Туруханов пробовал убегать несколько раз, но его ловили и возвращали с дороги.
С. 125. Теперь Мишка не в случае. Не любят они очень генеральшу, потому как к ним без четвертной бумаги не подойдёшь, а Мишка брал жареным и варёным.
С. 127 Порядки-то в Сибири известные: один Никола бог. Ну, большая идёт прижимка, и Тарасу Ермилычу приходится уж в Питере охлопатывать сибирские дела, а там один разор: что ни шаг, то и тыща. Да ещё тому дай пай, да другому, да третьему… Вот генерал наш и вызволяет, потому что у него в Питере везде своя рука есть.
С. 135. Горный оркестр был поставлен на военную ногу, как и все другие учреждения горного ведомства. По зимам, когда в клубе шли балы, веселье иногда затягивалось чуть не до белого света, а музыка должна была играть. Случалось не раз, что «духовые инструменты» падали в обморок от натуги, а оставались одни скрипки, виолончели и контрабас….В случае ослушания музыкантов садили на гауптвахту, как простых солдат.
С. 139. Весь павильон затих, а Илюшка всё пел, изредка полуоткрывая глаза, точно он сам пьянел от своей песни.
С. 141. Человек, под которым подломился лёд, вероятно испытывает то же, что переживал сейчас Савелий: у него даже в ушах зашумело, а перед глазами пошли красные круги.
С. 142. Сызмала служил у Тараса Ермилыча, рассчитывал, что старик за верную службу из подручных определит куда-нибудь на свои золотые промыслы на заводы смотрителем, на хорошее жалованье, а теперь всё пропало. Не забудет Ермилыч его провинности до смерти. Одним словом, вышло такое дело, что ложись и помирай…
С. 143.
- Усолил меня Ардальон Павлыч, - жаловался Савелий, - кажется, взял бы да зубом его перекусил, как клопа… С ума он у меня нейдёт! Лежу у себя и думаю: порешу я Ардальона Павлыча, и делу конец, а сам в скиты убегу, и поминай как звали.
С. 144. Савелий:
- Первое дело, надо мне отместку Ардальону Павлычу сделать. Жив не хочу быть…
…Истинно, что везде одно счастье: не родись ни умён, ни красив, а счастлив. Откуда злобинские миллионы – тоже счастье, а без счастья и Тарасу Ермилычу цена расколотый грош.
С. 151. По своему обыкновению, старик соврал – это была машинальная раскольничья ложь по привычке никогда не говорить правды. Костюм загорского миллионера состоял из одной ветхой ситцевой рубахи, прихваченной узеньким ремешком, и таковых же синих портов, - дома из экономии старик ходил босой.
С. 156. – А Мотька всё знает и всё тебе обскажет, ежели ты её в оглобли заведёшь…Бабы на это просты.
…Мотька хоть и ругалась с Мишкой, но это было только одной формой и делалось для видимости. В сущности, Мотька сразу отмякла (наше выделение) и больше не подводила Мишку под генеральскую угрозу, а даже предупреждала, когда генеральша «в нервах».
…
- Ты её из дому вымани поскорее, - учил Мишка. – А там уж вся твоя будет… Известно, дура баба!...Сразу отмякла… Как ты придёшь, так у ней уж весь дух подпирает.
С. 165.
- Если бы я обкрадывал казну, брал взятки, как другие… - отвечал генерал, продолжая свою собственную мысль, начатую ещё третьего дня. - О, тогда другое бы дело!.. За мной бы все ухаживали, как тогда….
***
«Пир горой» (С. 174 – 229).
С. 193. Густомесов выбился в люди из приказчиков одного богатого сальника. Молва гласила, что он ограбил хозяина, когда тот умирал в степи. Это было началом. А затем Густомесов развернулся уже самостоятельно.
С. 205. Как ни крепился Яков Трофимыч, а поверил жене, во всём поверил. Велика сила в этой женской слабости…Заговорила, уластила Агния Ефимовна слепого мужика, и сама поверила, что ненавидит Капитона.
С. 206. Свадьба продолжалась целых две недели. Расходившийся Лаврентий Тарасыч вечером запирал ворота на замок и никого не выпускал, а с утра начиналась та же музыка….Пьяные гости били посуду, ломали мебель, рвали на себе платье и вообще безобразничали. Трудно сказать, до чего дошло б это дикое веселье, если бы в одно прекрасное утро не нашли одного гостя мёртвым: бедняга «сгорел» от вина. Всё разом кончилось, и всех гостей вымело точно ветром, и даже сам Лаврентий Тарасыч сбежал на заводы, оставив мёртвое тело в своих палатах на произвол судьбы, то есть Егору Ивановичу, которому уже от себя пришлось считаться с исправником, заседателем, полицмейстером и разной чиновной мелочью.
С. 214.
- Утоплюсь, руки на себя наложу, а будешь мой….
Этот безумный бред обжёг Капитона огнём…, а потом сильной рукой обнял обезумевшую женщину. Она только закрыла глаза и вся распустилась, точно подкошенная (наше выделение).
С. 217. Копил-копил, да чёрта и купил.
С. 219. Начиналась та преступная логика, когда человек оправдывает себя во всём. Важен первый шаг, а там преступление покатится с горы комом снега.
С. 220. Важен первый шаг, а остальное приходит само собой (наше выделение).
Главная страница /
Зал художественной и мудрой литературы