Читальный зал
Рекомендуем
Новости редактора
Об искренности
Главная страница /
Зал художественной и мудрой литературы
Об искренности
Метерлинк М. - Полное собрание сочинений Т. 4. - Приложение к журналу «Нива» за 1915 г.
стр. 140. Длительное и полное счастье в любви возможно лишь в прозрачной атмосфере совершенной искренности. Раньше достижения такой искренности любовь остается лишь испытанием. Живешь в ожидании, и поцелуи и слова имеют лишь временный характер. Но эта искренность возможна только между людьми высокого и испытанного сознания. Недостаточно даже одного сознания. Необходимо, чтобы искренность стала естественной и необходимой, чтобы оба сознания были почти одинаковы, одного объема, одного качества, и чтобы любовь, объединяющая их, была глубока. Поэтому жизнь большинства людей проходит без того, чтобы они встретили душу, с которою они могли бы быть искренними…
Совершенство характера, как обыкновенно его понимают, слишком часто является лишь бесплодным воздержанием, чем-то вроде душевного равновесия, убылью инстинктивной жизни, которая в итоге является единственным источником всех других видов жизни, какие мы можем организовать в себе. Это совершенство стремится к тому, чтобы усмирить в себе слишком пламенные желания, самолюбие, тщеславие, эгоизм, жажду наслаждения, словом – все человеческие страсти, то есть все, что составляет нашу первичную жизненную силу, самую основу нашей энергии жизни, ничем не заменимую. Если мы заглушим в себе все проявления жизни для того, чтобы поставить на их место созерцание их поражений, то вскоре нам нечего будет созерцать…
стр. 142. Все зло, вся мелочность, все бессилие, которое мы таким образом открываем в себе, меняет свою природу, как только они открыты…В этом состоянии мы и не подумаем утаить вульгарную или презренную заднюю мысль или некрасивое чувство. Они больше не в силах заставить нас покраснеть, потому что, сознавшись в них, мы их осуждаем, отделяем от себя, доказываем, что они больше нам не принадлежат, не участвуют больше в нашей жизни, не рождаются больше от деятельной, волевой и личной нашей силы, но что они принадлежат существу первобытному, бесформенному, порабощенному, представляющему для нас зрелище забавное, как все зрелища, в которых мы улавливаем игру инстинктивных сил природы. Движение ненависти, эгоизма, ничтожного тщеславия, зависти или бесчестности, рассматриваемое в свете совершенной искренности, является лишь любопытным редким цветком. Эта искренность подобно огню очищает все, чего коснется. Она обезвреживает опасные бродильные начала и делает из худшей несправедливости предмет любопытства, безвредный, как смертельный яд за витриною музея. Предположите, что Шейлок способен сознать свою скупость и сознаться в ней; он с этой минуты больше не будет скупым, или же его скупость переменит свой вид и перестанет быть презренной и зловредной.
Впрочем вовсе не необходимо исправиться от пороков, в которых мы сознались, ибо есть пороки, необходимые для нашего существования и для нашего характера. Многие наши недостатки составляют корни наших достоинств. И эти-то недостатки химически осаждают яд, превращающийся на дне сердца в безразличную соль, невинные кристаллы которой мы можем изучать на досуге…При установленном равновесии все признания поднимают уровень счастия и любви. Как только мы в них сознались, ложь старая или недавняя и слабости самые крупные превращаются в неожиданное украшение души, и подобно прекрасным статуям в парке, становятся улыбающимися свидетелями и мирными доказательствами дневного света.
Метерлинк М. Женский портрет. – Там же. – Стр. 144.
стр. 144. Она прекрасна той красотой, которую годы меняют всего медленнее. Они видоизменяют ее, не уменьшая, лишь для того, чтобы заменить прелести слишком хрупкие, другими, которые кажутся более важными и менее трогательными лишь потому, что чувствуешь их более устойчивыми. Тело ее обещает сохранить долго, до первой дрожи старости, чистые и гибкие линии, облагораживающие желание, и мы уверены, не зная почему, что оно сдержит обещание. Плоть разумная, как взор, постоянно молодеет от оживляющего его духа и не смеет принять складку, сместить цветок или нарушить круглую линию, которой восхищается любовь.
Ей недостаточно было сделаться единственной и мужественной подругой, равным товарищем, самым близким и самым глубоким спутником жизни, которую она соединила со своею. Звезда, которая сделала ее совершенной и за которой она научилась следовать, захотела еще, чтобы она осталась любовницей, с которой не испытываешь усталости (здесь и далее наше выделение). Дружба без любви, как и любовь без дружбы составляют два полусчастья, внушающие людям печаль…
Из всех женских страстей ни одна в ней не погибла, ни одна не стала пленницей, ибо все, от самых смиренных и пустых, до самых великих и опасных, сохранились, чтобы образовать аромат, которым любит дышать любовь.
Она обладает всеми женскими страстями и слабостями, превращенными в украшения. И, по милости богов, она не представляет мертворожденного совершенства, наделенного всеми добродетелями, которых не оживляет ни один недостаток. В каком воображаемом мире можно найти добродетель, которая не была бы привита к недостатку? Добродетель – это ничто иное, как порок, который поднимается вместо того, чтобы падать, а достоинство – не что иное, как недостаток, сумевший сделаться полезным.
стр. 145. Как бы она могла быть доброй, если бы не умела быть слабой? Доверчивой, если бы не умела быть легковерной? Как бы она могла быть прекрасной, если бы она не знала зеркал и не хотела нравиться? Как бы она могла быть преданной и способной к самопожертвованию, если бы она никогда не уклонялась от контроля холодного разума?
То, что мы называем добродетелями и пороками, все это одни и те же силы, проходящие через все наше существование. Они меняют свое название, смотря по месту, куда направляются; налево они впадают в трущобы уродства, эгоизма и глупости; направо они поднимаются на вершину благородства, великодушия и разума. Они становятся добрыми или злыми, смотря по своим делам, а не по кличке, которую носят. Есть одна мораль – людей, стоящих на берегу великой реки, и другая мораль – людей, плывущих против течения. Есть мораль сна и мораль поступков, мораль тени и мораль света. Терпеливость, благодушие, послушность, доверчивость, самоотречение, покорность судьбе, преданность, готовность к жертве и все другие плоды пассивной доброты, если внести их без изменения в суровую внешнюю жизнь, становятся не чем иным, как слабостью, раболепием, беззаботностью, бессознательностью, беспечностью, глупостью или трусостью, и для того, чтобы поддержать на должном уровне источник доброты, откуда они происходят, должны уметь перевоплощаться в энергию, в твердость, в осторожность, в уступчивость, в негодование или в возмущение…Тем не менее тут скрыта несомненная сила, деятельно участвующая в счастье, которое мы находим в дружбе или любви. Эта третья аффективная сила не имеет ничего общего с возрастом, ни с полом, ни с красотой, ни с уродством. Она независима от физического влечения и от сродства духа или характера…Так как мы не знаем природы этой силы, то мы даем ей разные темные названия. Мы называем ее душой, инстинктом, бессознательным, подсознательным, даже божественным. Она, вероятно, истекает из неведомого органа, который соединяет нас со всем тем, что не касается нашей индивидуальности, со всем тем, что выходит за ее пределы во времени и в пространстве, в прошлом и в будущем.
Метерлинк М. Масличная ветвь. – Там же. – Стр. 150.
Мы льстим себе надеждой, что в царстве истины совершился великий переворот. На самом же деле, в республике нашего невежества произошла лишь перемена эпитетов, так сказать, словесная революция, ибо термины «дух» и «материя» - лишь атрибуты того же неизвестного, могущие заменить друг друга…Мы блуждаем вокруг истины, имея проводником лишь гипотезы, которые вместо костров зажигают несколько дымящих, но магических слов. Эти слова вскоре делаются для нас живыми сущностями, которые становятся во главе нашей деятельности телесной, умственной и моральной…Мы начинает тем не менее сознавать, что «материализм» и «спиритуализм» лишь два противоположных, но тождественных наименования нашего грустного бессилия познать истину..
Как только наша мысль ежедневно не призывается властно каким-нибудь новым фактом к последним пределам своих собственных сил, - а в царстве богов нет никаких новых фактов, - она засыпает, съеживается, дряхлеет и погибает. Одно только способно расширить равномерно во всех их частях все доли нашего мозга, именно деятельная идея, образуемая нами о тайне, среди которой мы движемся…При виде того, что мы уже совершили и что собираемся совершить, небезрассудно надеяться, что настанет день, когда мы, наконец, постигнем существенную тайну миров, которую временно, чтобы успокоить наше невежество, - как убаюкивают ребенка, повторяя ему ничего не значащие однообразные слова, - мы называем законом тяготения. Ничего нет нелепого в предположении, что тайна этой верховной силы скрывается в нас, или вокруг нас, под нашими руками. Она, быть может, так же легко управляема и покорна, как свет и электричество.
Метерлинк М. Разум цветов. – Там же. – С. 161.
Птицы или ветер – властелины судьбы – занесли семя на поверхность утеса….Всякий живший в деревне имел случай удивляться инстинкту, какому-то чувству, похожему на зрение, направляющему усики дикого винограда или вьюнка по направлению к палке прислоненных к стене граблей или лопаты. Поставьте грабли на другое место, и на следующий день завитки повернутся в другую сторону и дотянутся до них. …Так как они всего более боятся муравьев, то нашли, что для того, чтобы заградить им дорогу, достаточно расположить под узлом каждого стебля широкое липкое кольцо, - точь-в-точь как поступают наши садовники, смазывая кольцеобразно дегтем стволы яблони, чтобы помешать гусеницам взобраться на нее….
Стр. 173. Но самым оригинальным и фантастическим следует признать устройство руты(Ruta graveolens) , лечебной травы, довольно плохо пахнущей, одно из пользующихся дурной репутацией месячногонных средств. Спокойно и мирно ютясь в желтом венчике, тычинки ждут, обступив кольцом толстый коренастый пестик. В брачный час, повинуясь приказу жены, которая, очевидно, производит именную перекличку, один из супругов приближается и касается рыльца. За ним третий, пятый, седьмой, девятый – пока не будет исчерпан весь нечетный ряд. Тогда к делу приступает четный ряд, и очередь доходит до второго, четвертого, шестого и т. д. То любовь, как видно, по команде…Я убедился, что цветок очень редко ошибается.
Стр. 190. Названия, которые мы даем родам, видам и разновидностям, в конце концов обманывают нас самих, и мы таким образом создаем воображаемые типы, которые нам кажутся неизменными, в том время, как они, по всей вероятности, лишь являются представителями одного и того же цветка, которые медленно продолжают видоизменять свои органы, в зависимости от медленно меняющихся обстоятельств. Цветы явились на нашей земле ранее насекомых. Поэтому с появлением последних они должны были приспособить к нравам этих непривередливых сотрудников целую новую систему снарядов. Достаточно, наряду со всем нам неизвестным, одного этого геологически неопровержимого факта, чтобы убедить нас в существовании эволюции. ..Нередко можно видеть, в особенности на юге, в течение исключительно теплого лета возвращение пчел к тропическим нравам своих предков. Другой факт: перенесенная в Австралию или Калифорнию, наша черная пчела вполне меняет свои привычки. Уже со второго или третьего года, убедившись, что лето длится постоянно, что в цветах никогда не бывает недостатка, пчела начинает жить со дня на день, довольствуется собиранием меда и цветня, необходимых для насущного пропитания, и не делает более припасов, так как ее новые, разумные наблюдения одерживают верх над наследственным опытом. На Барбадосе, посреди сахарных заводов, где в продолжение всего года пчела находит в изобилии сахар, она совершенно перестает посещать цветы. ..Некоторые из злаковых растений, перенесенные далеко от своего родного климата, замечают новые обстоятельства своей среды и пользуются ими совершенно так же, как и пчелы. Так, в наиболее жарких местностях Азии, Африки и Америки, где зима вовсе не убивает растение, наши хлебные злаки снова становятся тем, чем были некогда, - растением, живущим круглый год, подобно траве. Они остаются круглый год зелеными, размножаются корнями и не приносят более ни колосьев, ни зерен. Когда, следовательно, из своей тропической первобытной родины они пришли в наши ледяные края и акклиматизировались здесь, им пришлось нарушить свои прежние привычки и выдумать новый способ размножения.
Метерлинк М. Тревожность нашей морали. – Там же. – Стр.207.
Здравый смысл – не что иное, как необходимое наше согласие принять известное число низших истин, иногда сомнительных, но необходимых. Здравый смысл, скорее, цепь, чем поддержка. Вспомним, что почти весь наш прогресс совершался, несмотря на насмешки и проклятия, с которыми здравый смысл принимал безрассудные, но плодотворные гипотезы воображения. Скользя среди вечных и зыбких волн беспредельной вселенной, не будем же привязываться к нашему здравому смыслу, как к единственной скале спасения. Прикованные к этой недвижной скале в течение всех веков и цивилизаций, мы не совершили бы того, что должны совершить, и не стали бы тем, чем должны стать.
стр. 213. Если бы завтра была открыта какая-нибудь религия, доказывающая научно и с абсолютной уверенностью, что каждый поступок доброты, самопожертвования, героизма, внутреннего благородства нам приносит тотчас же после нашей смерти несомненную и невоображаемую награду, я сомневаюсь, что смесь добра и зла, добродетелей и пороков, среди которых мы живем, претерпели бы заметное изменение. Нужно ли привести убедительный пример? В средние века бывали моменты, когда вера казалась абсолютной и тяготела над мыслью с уверенностью, которая соответствует нашей научной уверенности. Награды, обещанные за добро, как и наказания, угрожавшие злу, были в мыслях людей того времени столь же, так сказать, осязательны, как они были бы в откровении, о котором я говорил выше. Однако мы не видим, чтобы уровень добра поднялся. Несколько святых приносили себя в жертву за своих братьев, доводили некоторые добродетели, взятые среди самых сомнительных, до героизма. Но человеческая масса продолжала обманывать друг друга, лгать, заниматься блудом, воровать, завидовать друг другу, убивать друг друга. Среднее количество пороков не было ниже теперешнего. Напротив, жизнь была беспримерно тяжелее, жесточе, несправедливее, потому что уровень общего развития был ниже…
Самые прекрасные открытия по биологии, химии, медицине, физике почти все исходили из гипотез, преподанных нам воображением или мистическим разумом, гипотез, которые подтверждали опыты здравого смысла, но которых он сам, предоставленный своим узким методам, никогда бы не мог провидеть.
Кто обогащает свою чувствительность, обогащает свой разум, и последнее слово всегда остается за силами исключительно человечными.
Метерлинк М. Мудрость и судьба. - Полное собрание сочинений Т. 2. - Приложение к журналу «Нива» за 1915 г.
стр. 137. Подобно тому, как существует доктор против болезней, следовало бы иметь докторов, врачующих от отсутствия счастия.
Не всегда следует презирать доводы, опирающиеся на чувство. И если бы я достиг вершины, откуда этот закон перестал бы казаться мне полезным, я бы послушался тайного инстинкта, повелевающего мне не останавливаться, а подниматься все выше до тех пор, пока я снова не убедился в его полезности.
стр. 145. Быть с самим собой, не опасаясь капризов случая, быть счастливым и сильным можно только за оградой самопознания…Всякий нравственный подъем жаждет самопознания…Познавать себя не значит только познавать себя в состоянии покоя или более или менее познавать себя в настоящем и прошлом. Люди, о которых я говорю, обладают этой силой лишь потому, что они познают себя также в будущем. Познавать себя самого, для людей самых великих, значит, в известной степени познавать свою звезду и свою судьбу. Они знают отчасти свое будущее, потому что они сами ужу составляют часть этого будущего…Событие само по себе – только чистая вода, которую судьба нам льет и которая сама не имеет ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Оно становится прекрасным или грустным, сладким или горьким, смертельным или жизнетворным, смотря по качеству души, которая его приемлет.
Со всеми, окружающими нас, беспрестанно случается тысяча приключений, по-видимому, чреватых семенами героизма, и однако ничто героическое не всходит, лишь только приключение рассеялось. А Христос встречает на своем пути толпу детей, прелюбодейную жену или самаритянку, и человечество три раза поднимается на высоту Бога.
стр. 146. Если вы полюбили, то не эта любовь составит часть вашей судьбы, а то познание самого себя, которое вы нашли на дне этой любви, одно преобразит вашу жизнь. Если вам изменили, то важна не эта измена, важно прощение, которое она родила в вашей душе. Глубина этого прошения, возвышенного или обдуманного, обратит ваше существование к мирной и более светлой стороне судьбы, где вы будете чувствовать себя лучше, чем если бы вам сохранили верность. Но если измена не увеличила искренности и объема вашей любви, не сделала возвышеннее ваше доверие, то вам изменили бесполезно, и вы можете сказать себе, что ничего не случилось.
Не забудем, что все, что с нами случается, бывает по природе таким же, как мы сами. Всякое приключение предстает перед нашей душой в образе наших обычных мыслей, и никогда героический случай не представлялся тому, кто уже в течение многих лет не был молчаливым, безвестным героем…Наши приключения блуждают вокруг нас, как пчелы, готовые роиться, носятся вокруг улья. Они ожидают, чтобы идея-матка вышла, наконец, из нашей души, и как только она показывается, они облепляют ее. Если вы лжете, ложь обступит вас. Если любите, гроздья приключений будут содрогаться от любви…Если бы Сократ и Терсит в один день потеряли своего единственного сына, горе Сократа не было бы похоже на горе Терсита. Сама смерть, которую принято считать для всех одинаковой, по-иному движется и плачет в доме добрых, чем в доме злых. Можно подумать, что горе и счастие очищаются, прежде чем постучаться к мудрецу, и что они понуро опускают голову, входя в душу пошляка.
…Есть несчастия, которых рок не дерзает осуществить в присутствии души, которая уже не раз победила его, и мудрец, проходя мимо людей, прерывает тысячу драм. Присутствие мудреца до того неизбежно парализует судьбу, что, быть может, нет ни единой драмы, в которой участвовал бы истинный мудрец; если же такой мудрец появляется, событие само собою останавливается, не доходя до слез и крови…Истинный мудрец не тот, кто видит, а тот, кто видя как можно дальше, любит людей как можно глубже. Видеть и не любить, значит смотреть в темноту.
стр. 150. Среди благополучий и бедствий наиболее счастливым из всех всегда будет тот, в душе которого наиболее высокая идея соединена с наибольшей страстностью…Разве в светлой горной цепи мудрости вершины доброты, доверия, снисходительности и любви не возвышаются над вершиной разума?.. Разве не случается часто, что преступление, чувствуя на себе взгляд более могущественной души, останавливает свое шествие к мраку, подобно тому, как пчелы прекращают свою работу, когда дневной луч проникает в улей?
стр. 154. Что такое мудрец, герой, великий человек, как не тот, кто один, впереди всех других, взобрался на пустынную вершину, которую все более или менее ясно видели снизу.
стр. 160. Разум порождает справедливость, мудрость же порождает доброту, которая, как заметил еще старый Плутарх, «простирается гораздо дальше, чем справедливость»…. В разуме нет любви, но в мудрости ее много. И сама возвышенная мудрость мало отливается от того, что есть чистейшего в любви. А любовь – самая божественная форма бесконечного; и в то же время, без сомнения, потому что она божественна, она вместе с тем наиболее глубоко человечна…
стр. 165. Мудрец – то, в ком само зло вынуждено поддерживать костер любви. стр. 169. Горе возвращает нам лишь то, что душа доверила ему в дни счастья.
стр. 183. И человек, ставший мудрым оттого, что он много страдал, похож на того, кто любил, не будучи любимым. Он в своей мудрости не будет знать того, чего другой не изведал в своей безответной любви…В конце мудрости несчастных горит надежда на счастье. В конце мудрости счастливых сияет только мудрость.
стр. 190. Гораздо легче нравственно и даже физически умереть для других, чем научиться жить для них.
стр. 193. Бесплотная сила, которая светит в нашем сердце, должна прежде всего светить ему самому. Только при этом условии она будет освещать дорогу и другим. Как бы ни была мала ваша лампа, никогда никому не отдавайте масла, которое ее питает; отдавайте ее пламя, которое ее венчает.
Нет сомнения, что альтруизм всегда останется центром тяжести благородных душ; но слабые души теряют себя в других, между тем, как сильные себя в них обретают. Вот великая разница между ними. Есть нечто еще лучшее, чем любить ближнего, как самого себя. Это любить самого себя в ближнем. ..Есть доброта, которая истощает, и есть доброта, которая питает.
стр. 197. Примиримся с равнодушием природы по отношению к мудрецу…Лишь те, кто не знает, что такое добро, требуют плату за добро…Добродетельный поступок всегда соответствует ощущению счастья. Такой поступок всегда является цветком долгой внутренней жизни, счастливой и довольной.
стр. 199. Мудрец, проходя по жизни, обрывает тысячу драм, которые нарождаются от заблуждения или от зла. Он обрывает их в самом себе и мешает их рождению вокруг себя…Людская злоба может заставить нас плакать лишь в тех областях, где мы сами еще не потеряли охоты доводить до слез наших врагов. Если стрелы зависти еще ранят нас, то это доказывает, что мы сами могли бы еще бросать такие стрелы, и если измена извлекает у нас слезы, то это доказывает, что в нас самих скрывается готовность изменять. Душу можно ранить только теми же орудиями нападения, которые она сама еще не бросила на великий костер любви…Несправедливый поступок широко распахивает перед жертвой ту самую дверь, которую палач захлопывает перед собственной душой, и тогда тот, кто страдает, дышит более чистым воздухом, нежели тот, кто причиняет страдания…Тело может наслаждаться бесчестно приобретенным удовольствием, но душа знает лишь удовлетворения, заслуженные ее добродетелью.
стр. 206. Важно не то, чтобы верить или не верить; единственное значение имеет та честность, тот объем бескорыстия, та глубина мотивов, по которым мы верим или не верим.
стр. 211. В действительности мыслитель может верно мыслить лишь при условии, чтобы он никогда не терял соприкосновения с теми, кто не мыслит…Только в маленьких жизнях большие всего яснее видят свою сущность, и лишь наблюдая за мелкими чувствами, мы расширяем свои собственные.
Сознание мудреца должно быть лишено всякой стыдливости, равно как и робости….Мудрец, достигнув возможного счастья, становится также по возможности наименее требовательным и гордым. Лишь узнав, что он наконец владеет всем тем, чем человек может владеть, он начинает понимать, что ценность его богатства заключается лишь в его отношении ко всему тому, чем человеку никогда не дано будет владеть.
стр. 224. То, что важно, то, что облагораживает и освещает нашу жизнь, это не столько наши мысли, сколько чувства, которые эти мысли в нас пробуждают.
Перейти в начало текста
Главная страница /
Зал художественной и мудрой литературы