Читальный зал
Рекомендуем
Новости редактора
Детский дом: Записки воспитателя
Детский дом: Записки воспитателя
Миронова Лариса. - М.: Современник. 1989. – 496с.
С. 18. В небрежно застёгнутой на одну пуговицу кофте и сбившейся юбчонке, задрав на спинку кровати ноги, обутые в испачканные глиной кеды, девочка лет четырнадцати-пятнадцати возлежала с царственным видом поверх белоснежного покрывала, видно только что застеленного. … Глина, обсыхая и слоями отваливаясь от подошв, щедро сыпалась на постель… (Увы! Это было их любимое времяпрепровождение: воз-ле-жать. Предпочтительно – в верхней одежде и уличной обуви. Можно и в сапогах. И совершенно неважно – на чьей постели. На чужой даже уютнее.)
С. 23. Нестройный гул голосов, грохот придвигаемых стульев, позвякивание ложек о тарелки – весь этот характерный шум перекрыл надсадный вопль:
- Па-а-ашла во-о-он! Жрать хочу!
Оттеснив от двери медсестру, безуспешно пытавшуюся проверять руки, ворвалась команда мальчишек. Впереди – всклокоченный, донельзя закопчённый обладатель лужёной глотки.
С. 26. И ещё долго – недели две или три – они мигом разбегались в разные стороны при моём приближении. Звать без толку: не слышат. Слышали они – это я уже в первый день стала замечать – только то, что им хотелось слышать.
С. 28. Пока застилала свободные постели, он возлежал молча. Но стоило мне взяться за веник, чтобы вымести окурки, арбузные корки и прочий столетней давности мусор, бывший выразил активное недовольство:
– Пылить могли бы и поменьше. Апчхи!
Столь галантные манеры надо чтить. (Местный стиль – «пошла вон!»)
С. 30. Поразительное спокойствие хранили органы правосудия, когда дело касалось маленьких граждан, рождённых от матерей-злодеек. Никто не бил в тревожный колокол, никто не возмущался разнузданным попиранием прав маленького человечка, которому уже от рождения была уготована участь пойти по стопам родителей.
С. 38. После рассказов «трудовика» о жизни детского дома у меня сложилось довольно нелестное мнение о Людмиле Семёновне. Да я уже и сама стала замечать, что она была полновластной правительницей этого заведения и единолично решала все вопросы. Однако власть эту она ухитрилась делить с бывшими – отдавая им на откуп некоторые сферы детдомовского бытия. Это был удивительный в своём цинизме «воспитательный» тандем: диктатура официального начальства сверху и деспотия снизу со стороны бывших, бессовестно обворовывавших и терроризировавших тех, кто помладше. Конечно, между директрисой и бывшими отношения были «ножевые». Но как я понимала – больше для виду: «Милые бранятся – только тешатся»…Директрисе нужны были уголовно настроенные бывшие, а им было на руку её бросовое отношение к детдомовскому хозяйству. Для бывших это служило оправданием – в большей степени моральным – их собственного поведения. А для директрисы бывшие являлись теми самыми козлами отпущения, на которых при случае можно было списать любую пропажу: воровство здесь процветало… Воспитанники детского дома, поначалу огульно ненавидя и «верхи» и «низы» эшелонов деспотической власти, оставались практически беззащитными между «молотом» и «наковальней». В этой ситуации самые «сообразительные» быстро смекали, какому богу надобно служить, - и охотно шли в шестёрки к бывшим, а то и к Людмиле Семёновне. Уже к десяти-двенадцати годам они усваивали нормы детдомовской этики – здесь царит закон джунглей, если не ты сверху, то – тебя подомнут…
С. 41.- Бывает, - ответила она грустно. – Ведь они не всегда понимают, кто виноват в том, что им плохо. Чаще всего винят воспитаеля. Да и директор старается при случае намекнуть на это – при детях. Разумеется! Не все выдерживают такую нагрузку. Лучшие уходят, садисты приживаются. … И вот их почему-то Людмила Семёновна всегда выгораживает – и перед комиссиями, и перед детьми.
С. 42. У Лили Кузенковой семья получилась хорошая. Очень. Хотя и не сразу. Родила дочку почти сразу после выхода из детского дома. Через год поняла, что помощи от отца ребёнка ждать не дождаться. Растила кроху в малюсенькой комнатушке коммунальной квартиры, воюя с соседями за право занять ванную для купания ребёнка или стирки. Себя не жалела, но делала всё, чтобы дочка росла здоровой, развивалась нормально. Когда я пришла к Лиле на «именины» ребёнка (дочке исполнился месяц), мои страхи - справится ли? – сами собой развеялись: эта мама ребёнка не бросит. Как бы трудно ни было! А ведь ей тогда едва исполнилось семнадцать!
С. 50. По квартире летала как вихрь – и соседи смотрели на меня с нехорошей ухмылкой (что это со мной происходит?). Свою новую профессию пока не афиширую. В трёх словах не объяснишь, ради чего бросила престижную работу у известного академика. Неужто чтобы возить грязь за полсотней малолетних головорезов? Не дура ли?
В наш прагматический век такое сродни умопомешательству. Потому предпочитаю помалкивать.
С. 50. Ровно в семь начинаю обход спален. Сначала захожу к мальчикам – ужасные сони! – Доброе утро!
Никакой реакции.
- Просыпайтесь поживее. Как бы в школу не опоздать!
- А пошла ты… - и натягивает одеяло на голову.
С. 57. С «ликбезом» ясно, что делать, а вот с отбоем сущий кошмар…
Уложить детей в постели ровно в десять – полная безнадёга.
Но как только на смену заступала ночная дежурная, совершенно ошалевшая орава мелюзги начинала ходить на головах. Продолжалось это до полной потери пульса. ... Ночью жизнь в детском доме (наше выделение) бьёт ключом. Главное развлечение – традиционные походы на кухню. Отмычки есть у всех «основных». («Основной» - условное обозначение неформального лидера. Чтобы остановить зарвавшегося, говорят: «Основной, что ли?»)
«Шмон» на кухне – самый безобидный промысел. Случались и настоящие погромы. Проводили их бывшие, конечно же, не без помощи наших воспитанников. Делали это так: взламывали замок на двери кладовой. Затем ломиком сбивали навесной замок на холодильнике – и тогда на следующий день детский дом оставался без масла, сыра и колбасы, в общем – без всего, что можно унести из кладовки в сумках. Ну, ещё мясную тушу пообрежут, филейные части.
Подъём – дело каторжное. Старших не разбудишь, а младшие почти все «жаворонки». Едва рассветёт, уже вскочили с постелей и унеслись куда-то – главное, чтобы подальше от детдома! Ускользали через окна – лазать по карнизам обучались с первых дней пребывания в госучреждениях. Это совершенно необходимое условие: чтобы и от воспитателя скрыться, и в чужую бытовку забраться.
С. 61. Ходила я в роно с просьбой отделить домашних детей от детдомовских. Родители тоже хлопотали об этом, писали коллективные письма. На все наши просьбы был один ответ: «Мы не делим детей на «белую» и «чёрную» кость. Для нас все дети наши!»
Но это было демагогией чистейшей воды. И страдали от этого все – и дети, и родители, мученики-учителя.
С. 68. Уже в первые дни меня поразило «шефство» некоторых старших над первоклашками. Ни о какой отрядной работе во всём детском доме и речи не велось, а тут вдруг – «шефство»! Не стоило особого труда выяснить, что под предлогом индивидуального общения с подшефными старшие их попросту развращали. А те, запуганные своими «опекунами» боялись признаться. Причём занимались этим не только мальчики. В общем, извращений хватало. И самое страшное, что дети воспринимали это как норму. Почти после года работы с ними кое-кто мне рассказывал, что «знакомство» с противоположным полом у них начинается буквально «с пелёнок». ... Матрона просветила: «Никому до них дела нет, в случае чего – пошлют девочку на аборт…» Так оно и было. Когда я, впервые обнаружив такой вандализм в столь деликатном вопросе, примчалась к [директору] Людмиле Семёновне и сказала, что надо срочно что-то делать, она усмехнулась своей обычной в таких случаях загадочной улыбкой Джоконды и спокойно сказала: «А что вы хотите? Они – дети алкоголиков и проституток. А у нас – не пансион для благородных девиц».
- Но это же вовсе не означает, что каждый из них тоже должен стать алкоголиком или проституткой! – завопила я, едва сдерживая себя, чтобы не запустить в Людмилу Семёновну чем-нибудь тяжёлым.
- Станет, - всё так же спокойно ответила она, откровенно любуясь моим бессильным гневом. – Станет! Не может не стать. …У каждой династии своя планида.
К сожалению, «династии» такого рода сегодня уже имеются – и в третьем поколении. Рожать начинают рано, лет в пятнадцать. И часто – сразу же оставляют детей в роддоме, почти наверняка обрекая своих чад на генетическое беспамятство.
Тогда я ещё не понимала, каких масштабов достигло это явление. Мне всё ещё казалось, что наверху об этом не догадываются. …Какая же я была простофиля! Не только догадывались, но и делали всё, чтобы язва как следует разрослась, всеми способами старательно маскируя её наличие на теле общества.
С. 72. Не верю прекраснодушным фантазёрам, которые ратуют за исключительно «гуманные» методы: уговоры, добрый пример. … Всё это хорошо. Но если ребёнок за проступок не наказан, подобное отношение его развращает. Сильной и гордой личностью никогда не наказываемый ребёнок не вырастет, уж будьте уверены! Оскорбляет детей не само наказание, как бы тяжело оно ни переносилось, - а несправедливость наказания, несоответствие тяжести наказания и проступка.
Многие педагоги подмечали, что личностно-состоятельные люди, альтруисты вырастают чаще всего из детей, воспитывавшихся строго. В нравственной строгости, а не в страхе перед наказанием – вот что важно. Этой тонкости многие не понимают, а кое-кто сознательно на этом спекулирует, чтобы дискредитировать систему Макаренко. Помнится, именно за это критиковала Крупская великого педагога, и с её «лёгкой» руки началась травля Антона Семёновича. Ему, в частности, инкриминировалось «подавление индивидуальности ребёнка».
С. 74. Авторитаризм оправдывает себя только и только на очень коротком переходном периоде – от состояния хаоса к самоуправляемому коллективу. Чуть-чуть засидишься на этой фазе – и конец всем твоим благим замыслам! Далее – либо назад, к анархии, либо – к деспотии административной власти.
С. 77. Один старинный приятель – не блиставший особым умом в университете, однако продвинувшийся по служебной лестнице так высоко, что нам, рядовым гражданам, беседуя с ним, приходилось задирать голову куда-то к небесам, - сказал так в ответ на мои обычные сетования: «Тебе легко рассуждать о честности и принципиальности, ты никогда не была начальником. Живёшь как птица райская, - чем бог послал. … А вот если бы тебе довелось вырвать жирненький кусочек из рук фортуны, ты бы только тем и занималась, что охраняла добытое». Вот тогда я и подумала, наверное, впервые: что это за время такое, когда за вырванный «кусочек» надо платить совестью?
С. 92. Мои коллеги – ещё вчера хоть и не бросавшиеся мне на шею с поцелуями, но всё же вполне дружелюбные и симпатичные – стали не просто игнорировать меня, проходя мимо не здороваясь, но и всеми способами демонстрировали лояльность верхнему эшелону власти в вопросах внутренней политики. Вот и попробуй в таких условиях доказать, что ты не осёл!..
С. 93. Уже тогда в моём переполненном впечатлениями мозгу мелькнула догадка, почему в детские дома (да и вообще в учреждения такого типа, где воспитание можно подменить репрессивными методами) предпочитают брать лимитчиков, тое есть людей зависимых. Или даже имевших судимость. Потому что такими людьми легко управлять, их легко поставить в зависимость от власть имущих. Их не только легко спровоцировать на попустительство преступлению, но и самих сорганизовать на противозаконные действия.
Человеку честному и независимому там делать нечего…
С. 94. Бывшие – полновластные правители дома (что и говорить - взаимовыгодный тандем с директрисой!). И все молчаливо принимали этот правопорядок. Расстановка акцентов была такой: педагогами заправляла Людмила Семёновна, в среде воспитанников верховодили бывшие. …В иерархии детдомовского уклада бывшие – высшая каста. За ними следовали те, кто находился в детском доме последний год. Особое положение занимала группа воспитанников, уже побывавших в местах изоляции – в детприёмниках (для устрашения). В спецшколах, в колониях. Несколько отдельно от них, но всё же рядом – те, кто прошёл «курс лечения» в психиатрической больнице.
…Привыкнув жить на всём готовеньком, они не могли распределять свой скромный бюджет так, чтобы на всё хватало.
С. 96. Бывшие обычно приходили к кормёжке и, сидя перед входом в столовую, ждали, когда шестёрка вынесет чью-нибудь порцию. Некоторые так и жили годами, прикармливаясь в детском доме. Одежду тоже здесь добывали. В день выдачи новых вещей жди шмона. Налётчики уносили куртки, сапоги, шапки. Районная милиция знала об этом; и про рынок, где всё сбывалось, тоже знала, но особого рвения в борьбе с воровством не проявляла, когда-то, давным-давно, отчаявшись пресечь злодейство на корню. Относились к выходкам бывших как к неизбежному стихийному бедствию.
Но справедливости ради надо сказать, что наш участковый не раз выручал воспитателей. Так было и с Олей Тонких…
Прошла первая «осенняя» полоса краж. Только-только разобрались с одеждой – вдруг пропала малогабаритная мебель. Без фургона её не увезёшь, значит, где-то здесь стульчики-полочки, поблизости. А поблизости жила только одна бывшая – Ольга Тонких. Вожак женской половины бывших. В своё время она держала в страхе весь детский дом – кому охота ходить с отбитыми почками? Жила по-королевски: еду ей подавали «в постель», собирая лучшие куски с чужих порций. Но вот уже второй год Ольга обитала отдельно, в маленькой комнатке за выездом. … Её устроили на АТС, но работать она не хотела. Зачем? Рано вставать, корячиться за девяносто рублей в месяц. … Ведь всегда можно взять, что плохо лежит. Покупать вещи за деньги для Ольги было чем-то безнравственным. Когда ей понадобилось благоустроить свою комнату - почти год она жила в четырёх стенах, ничего не имея. Кроме кушетки и платяного шкафа (дали шефы из гостиницы), - она быстро организовала на это дело шестёрок, ещё не забывших силу и жестокость Олиных кулаков, и… проблема с мебелью решилась. Вынесли всё спокойно, ведь охраны в детском доме никакой!
…Я же испытывала состояние наиотвратительнейшее – охотиться за людьми, даже ворами и прочими преступниками, дело неприятное.
…История Ольги Тонких обычная. Дикая. Жили они втроём – мать, Оля и сестрёнка-пеленашка.
Как-то осенью, когда отключили батареи, восьмимесячная кроха простудилась и заболела. На третий день умерла. Мать в это время пребывала в очередном загуле. …Так они провели у батареи двое суток – Оля спала в обнимку с мёртвой сестрёнкой….Мать объявилась через десять дней. Оля была уже в детприёмнике….
К отсутствию матери она скоро привыкла и не очень переживала, что долго не видит её. Но с другими детьми играть не хотела. Однажды, когда Олю потормошили за плечо, она неожиданно зло крикнула: «Не бей меня!» И укусила воспитательницу. Её отправили в психиатрическую больницу – на три месяца. … Прошёл ещё год, и уже не только Олины ровесницы стали держаться от неё подальше. Она тигрицей бросалась на каждого, кто только осмеливался сказать ей что-либо обидное. Сначала и Ольге доставалось порядком. Но сражаясь с отчаянием человека, которому нечего терять, потому что всё худшее, что могло произойти, уже свершилось. Она неожиданно пришла к страшному выводу: если хочешь, чтобы тебя не мучили, научись это делать сама! После недолгой тренировки изловчилась попадать в самые болезненные места, и с ней теперь уже боялись связываться. Сама же она становилась всё агрессивнее и злее. К шестому классу была грозой детского дома. Старшие и более сильные, конечно, здесь были. Но не было в детском доме ни одного, кто рискнул бы сцепиться с нею в единоборстве.
Шли годы, Ольга взрослела, набиралась ума – и к выпускному классу была некоронованной королевой этого приюта отринутых собственными родителями и всем миром сирот. Сирот при живых родителях. Никто из взрослых обитателей детского дома – а они и составляли для детей «весь мир» - не смог, да и, наверное, не захотел понять, что же скрывается за убогой, вульгарной даже, отталкивающей своей озлоблённой решимостью в любой момент дать отпор личиной-оболочкой. Потому что жизнь Оли уже давно раздвоилась, и тот чуткий и трепетный ручеёк, что ещё едва журчал на самом донышке её запутавшейся и усталой не по годам души. С каждым днём становился всё тише и незаметнее. …Она больше не скучала, не тосковала, не искала привязанности и тепла. Она научилась лавировать среди сильных и держать страхе слабых – она научилась главному. Она усвоила закон джунглей.
С. 109. Озлоблённые на весь белый свет, они [бывшие] в воспитателях видели врагов номер один. Облить помылками – милое дело, могли даже избить и изувечить …А вот к преступным родичам своим относились если не с любовью, то с определённой долей заботы. Частенько украденные в детском доме вещи пополняли гардероб как близких, так и не очень близких родственников – тех, что принять юнцов в семью не хотели, зато краденое из их рук брали охотно.
Бывшие в свою очередь делились на две касты: оседлых и бродячих. Бродячие появлялись в детском доме только осенью, чтобы вновь исчезнуть с наступлением весеннего тепла. Именно в эти дни, когда я успешно налаживала отношения с отрядом. И прибыла первая группа бывших – бродяг…
С. 113. Случалось – и не редко! – что бывшие так отделывали сотрудников, что те приходили в себя уже в больнице. К ответственности «деток» призвать трудно: вопрос щекотливый (да и месть незамедлительно последует. И тогда уж вряд ли больница поможет). К тому же почти у всех в медицинских картах значилось: задержка в умственном развитии. Судили же их, главным образом, за воровство….
С. 117. И тут осенило – не хам! А в маске хама! Хамы никогда не страдают от морального унижения, они звереют и скорее растопчут унизившего их, чем проявят – даже не великодушие, нет! – просто понимание…
С. 122. В октябре началась самая дикая за всю мою бытность здесь кампания по определению «интеллектуальной сохранности» воспитанников.
Как раз в это время к нам прибыл ещё один новенький – Игорь Жигалов. Игорь был не совсем такой, как другие ребята. Вежливый, доброжелательный. Исполнительный! А это чрезвычайно редкие качества у детдомовцев (Я говорю не о шестёрках, готовых по первому зову ринуться исполнять поручение). Он не перекладывал своей работы на других, хотя был далеко не слабаком и мог бы при желании подчинить себе десяток шестёрок. В отличие от всех прочих, сразу же начал называть меня по имени-отчеству. К тому же был приятной наружности и всегда опрятен.
Но вот что удивительно: именно его невзлюбила по-лютому Людмила Семёновна! Ни к одному воспитаннику она не испытывала такой нескрываемой неприязни. Отчего это шло – я не могла понять.
Как-то решила вступиться за парнишку…Отчего она рассвирепела - мгновенно и без удержу, - я не знаю. Но щёки её мелко-мелко тряслись, губы кривились, а массивный торс колыхался так, что я на всякий случай отступила на шаг назад. Открыла глаза на это её свойство – ненавидеть непохожих на всех – конечно же Нора, как всегда. Очень тонко разбиравшаяся в самых сложных хитросплетениях особенностей человеческих характеров.
- Да её просто бесят люди, имеющие развитое чувство собственного достоинства! Ведь над такими не поизгаляешься.
На третий день пребывания в детском доме Игоря отвезли на обследование в психиатрическую больницу. Увезли в моё отсутствие – сняли с третьего урока. Из больницы он не вернулся – поместили в отделение для «трудных». Ради профилактики…
Для Игоря настали тягостные времена. Он был до того домашний, что жить в государственном учреждении, спать на казённой койке, есть в общей столовой – было для него совершенно непереносимым. Бывают ведь дети, уставшие от постоянного пребывания на людях, в режиме.
Из больницы приходили тревожные вести – плакал (пятнадцатилетний подросток, не нюня!) дни и ночи напролёт. Ни аминазин, ни другие нейролептики не помогали – тосковал и рвался на волю, домой.
Вот что он писал директору.
«Дорогая Людмила Семёновна!
Очень прошу вас – заберите меня отсюда. Обещаю, что буду вести себя хорошо. Мою маму и сестру ко мне не пускают. Только воспитательницу. А я очень скучаю по дому. Заберите меня отсюда, очень вас прошу. Я буду ходить на все уроки и брошу курить. … У меня дома собака осталась, с ней надо гулять. И обучать её надо. А то пропадёт. Заберите меня, пожалуйста!!!
Ваш воспитанник Игорь Жигалов».
…Надо было, однако, за два часа успеть в четыре отделения – всего той осенью положили только из моего отряда восемнадцать человек.
Пробегая мимо отделения «трудных», увидела Игоря в окне палаты. Весь приплюснулся к стеклу. Смотрит так дико, отчаянно, что по коже мороз… Помахал рукой и что-то выбросил из окна (форточки, хоть и зарешечённые, всё же открывались). В пакете было письмо – мне. Видно, решил, что я к нему уже не зайду. И ещё там была бумажка, свёрнутая в трубочку. НА мятом листке из школьной тетрадки в клетку с большим старанием был нарисован довольно точно Ленин. Под ним подпись: «Дорогой Ольге Николаевне от воспитанника Игоря Жигалова. Поздравляю с днём Седьмого ноября!» А в углу маленькая приписочка: «Возьмите меня отсюда! Пожалуйста».
Отделение для «трудных»…Игорь считался «трудным». Наверное, потому что сразу же, как только попал в детдом, пытался бежать. И на следующий день – тоже. Убежал в первый раз. Убежал во второй, а на третий… попал сюда, в больницу. Искать его не составляло труда – убегал он всегда только домой, к матери и сестре. Людмила Семёновна [директор] тут же звонила инспектору по делам несовершеннолетних районного отделения внутренних дел – и беглеца под конвоем водворяли на место.
В детский дом Игоря поместили потому, что мать его поставили на учёт в психдиспансер. Диагноз – шизофрения. Параноидальная, вялотекущая…
С. 132. Что меня больше всего изумляло в детдомовских детях и было неразрешимой загадкой? Страстно-нежная привязанность к матерям. (конечно, не все были такими пламенными патриотами своего дома, но всё же…)
С. 132. «Самое милое дело для детдомовца – работать в обслуге», - говаривала в узком кругу дамочка из роно. Татьяна Семёновна в этот круг была вхожа и на первых порах «зарабатывала» авторитет в педколлективе тем, что добросовестно передавала нам, о чём шепчутся «наверху». Год спустя я, вспоминая эти «побрехушки», как их называла воспитательница первого класса, вдруг подумала: а может, не только в авторитете дело было? Может, ей было негласно поручено формировать наше мнение? Исподволь внушая нам, что мы должны были думать по этому или тому вопросу? Одна инспектриса из наробраза (по ёё словам) в открытую говорила о детдомовце: «Он генетически привык быть холопом, подчинённым, так что права качать не будет».
С. 132. Или ещё один «трудный» - Олег Ханурин…
С. 134. Олега отвезли в детприёмник, а труп матери – в морг. …Курил с пелёнок. В детском доме промышлял бычками. Молчун молчуном – поначалу его голос я слышала, лишь, когда он кашлял. С наступлением осенних холодов кашель превратился в глухое буханье – «как в бочку»…Однако осмотреть себя врачу не давал. …И начала лечить сама, как умела, – на ночь ставила горчичники, поила молоком с мёдом. Принимать лекарства отказался наотрез – рефлекс на «курс лечения» в психиатрической больнице, где в прошлом году ему устроили инсулиновый шок (как и большинству детдомовских пациентов)….
В психиатрическую больницу попал обманом – как и все остальные, впрочем. Бывало это так: ребят (чаще всего из школы) заманивали в автобус, подвозили к самому крылечку больничного корпуса, а оттуда два дюжих санитара тащили прямиком в отделение. И уже там (за двойной дверью) с ними беседовал врач.
Олегу повезло – врач в отделении была новенькая, установившихся там порядков не знала и потому лечила детей добросовестно (наше выделение). Олега – вниманием и заботой (наше выделение). На этот раз инсулинового шока ему удалось избежать («Отшибает память, когда в себя приходишь, – просвещали меня дети из других отделений. – А потом жиром обрастаешь, как свинья»…)
Их видно было за версту – по застывшему, без проблеска мысли, взгляду и по непомерно укрупнившейся фигуре. Одутловатые лица, жирные не по возрасту талии, на которых не сходились вчерашние одежды, - эта нездоровая полнота делала детей на год, а то и больше уродцами и превращала их в посмешище для всего детдома (а что в школе над ними творили – ужас!)
Проходило время, и они снова становились всё теми же «трудными», что и до «курса лечения». С тем только отличием, что в своём новом качестве были ещё тупее и нахальнее, чем обычные олигофрены, – работать ни под каким предлогом не хотели. Зато всякие гадости и «заподлянки» вершились ими с ещё большей охотой.
У Людмилы Семёновны [директор] была усиленно и щедро подкармливаемая ею и завхозом «армия наёмников» из «шизов» - так они этих ребят называли: их обычно использовали для укрощения непокорных. На моих глазах такая расправа была проделана над Игорем Жигаловым…
С. 143. – Здрасьте! Не узнали? Ольга Николаевна!.. Это мы!
Куда там! Только по улыбке, чуток асимметричной и чертовски обаятельной, я узнала Олега. Своего дикарёнка. … Из романтического юноши он теперь превратился во взрослого мужчину (с усами!), за широкой спиной которого надёжно и безбедно шествовали жена и двое детишек – сын и дочь. Работал он столяром-краснодеревщиком. Если бы у всех так сложилась судьба! Если бы всем удалось избежать сумы и тюрьмы!.. Если бы…
С. 157. Если кто-либо из детей жаловался на плохое самочувствие, директор, как врач по совместительству, назначала: принять таблетки и полежать. Все без исключения получали в больших дозах аспирин и аминазин (или его аналоги), кое-кого отправляли в медпункт на укол магнезии – чтоб не шалил… Я тогда ещё не представляла, сколько «хроников» в нашем детдоме! Больных, ни разу не получавших полноценного лечения.
С. 158. Склад, на котором отоваривалась Людмила Семёновна, имел всё, даже золотые кольца. Ну, а если денег, отведённых сметой, не хватало, просили у шефов. Наряжали пяток самых симпатичных первоклашек, учили речёвки и шли в кабинет к высокому начальству – поздравлять с каким-нибудь календарным или местным праздником; если же никакой такой даты под рукой не оказывалось, шли поздравлять с днём рождения кого-нибудь из аппарата управления предприятием. Метод работал безотказно: около десяти шефов-богачей задаривали детдом всем, что ни попросим. Вот только каким-то странным образом, обозначив выдачу, куда-то самые ценные вещи тут же перескладировали. А то, что всё-таки выдавалось детям, исчезало во время шмона. Так что отнюдь не респектабельно выглядели наши дети, по актам буквально купаясь в роскоши. Правда, списывали часто и охотно. Списать можно было всё – даже новый цветной телевизор.
С. 165. У детдомовцев рано появляется желание обзавестись семьёй, надёжной половиной.
С. 166. - Аборты в пятом-шестом классе – это катастрофа! – возразила я. – Нора говорила, что в прошлом году делали трём девочкам. Это же преступление!
Матрона: - У них должен быть рефлекс на страх наказания, ясно?
- Ну, хорошо, до пятнадцати лет мы стоим над ними с кнутом. А потом, когда они выходят в самостоятельную жизнь, первое, чем начинают в охотку заниматься – как раз тем, что раньше было запрещено. И плодятся детишки без роду-племени. …Это дело?
С. 179. Вот как-то Огурец выдал свою теорию развития фашизма. … Когда поздно ночью шла домой, подумала вот что: не так уж абсурдно то, что говорил Огурец, новый фашизм подкрадётся в «мягких тапочках» и во всеоружии демагогической болтовни о гуманизме (наше выделение).
С. 182. С «Поиском», конечно, ничего не вышло. Не дозрели ещё. Чтобы вести с ними патриотическую работу, надо было ещё долго и упорно пробуждать в них гражданское чувство. А пока они едва-едва начинали осознавать себя как личность. Читать же им нотации о необходимости любить свою Родину и быть активными участниками… я не могла. Да и без толку. Эффект, скорее всего, был бы обратный. Пока же они были, скорее, «антигражданами» - маленькими «троглотидами», способными пожирать, расхищать, разрушать всё, и особенно что им лично не принадлежало.
С. 192. Думалось, они перестанут, наконец, устраивать «дымовухи», поджигая набивку диванов (такой «фитиль» погасить невозможно – будет дымить несколько дней), бить стёкла в окнах, ломать мебель, срывать двери с петель…
С. 194. Шефы – люди чрезвычайно добрые и щедрые. Для сирот ничего не жалели. Путёвки в «Артек», «Орлёнок» - всегда пожалуйста!
Воспитательница первого класса говорила: «хоть бы воспитателям пару путёвочек в самый захудаленький санаторий дали! Так нет – ни одной. За все десять лет моей здесь работы!.»
На директора и завхоза это правило не распространялось. Путёвки им давали всё те же шефы, и конечно же бесплатно. Что же касается воспитателей, то к ним шефы почему-то испытывали почти патологическую неприязнь.
С. 201. Вот наступила весна. И Лена опять заколобродила. … Из милиции сообщили, что водит дружбу с ворами. А воры, надо сказать, жили себе не тужили весьма вольготно в нашем районе. Все знали, где притон, знали, куда они относят вещи на продажу, но… никто с ними войну не начинал.
С. 203. Глазастая Фроська в раннем детстве была уморительно хорошеньким ребёнком. Льняные кудряшки, пухленькие щёчки – ангелочек, а не дитя!
Кончила своё «образование» в детдоме в ранге профессиональной воровки. Дело, между прочим, обычное…
С. 205. Воровские дела были после бегов самым тяжёлым наследием прошлого. Очень часто бега сопрягались с кражами.
С. 209. – Какая-нибудь крупная неприятность на нас обрушивается, - сказала Нора (и её вызвали из дома!). – Неужели очередная «закладка» в психушку?
- Не должны, – слабо возразила я. Если бы в больницу отправили ещё одного ребёнка, я бы пошла в горком. Этого она [директор] всё ещё почему-то боялась. Наверное, там не было «смазки». На уровне района она уже чувствовала себя как рыба в воде. Но это была крайняя мера – в случае провала меня ничто бы уже не спасло. А дела в детдоме пошли бы ещё хуже…
С. 214. Пошли получать остатки зарплаты. Расписались в ведомости за полную сумму, получили уполовиненную…, да и разбрелись по отрядным. Неся в карманах свои тощие кошельки и тяжеленные булыжники – на сердце. Всё-таки это очень противное чувство – понимаешь, что над тобой посмеялись, заставили играть в пошлейшие комедии, и ничего сделать не можешь, чтобы защитить себя, урезонить обидчика.
Матрона тоже поделилась информацией:
- До Людмилы Семёновны тут была одна директриса – вроде вас, такая же недалёкая. Сейчас в Кащенко – лечится. … Эту систему надо либо принять, либо уйти из неё. Понимаете? Другого пути нет.
С. 216. Люди вообще, а дети особенно, порою бессознательно, но почти всегда «программируют» свою жизнь – на ближние и дальние сроки. И неожиданное нарушение этих планов всегда вызывает стресс.
С. 220. Дошла до редакции журнала «Человек и закон». Меня долго посылали из одной комнаты в другую, наконец я встретила как раз того, кто занимался детскими домами и детьми, лишёнными родительского попечения. … После разговора с этим типом, откровенно циничным и безоглядно самоуверенным в расчёте на полную безнаказанность. Я шла, как помоями облитая. Как это? Я тут из кожи лезу вон, стараюсь воспитать в них, с раннего детства отделённых жестокими условностями от «нормального» общества непреодолимой преградой, гордость, стойкость и совестливость, чтобы помочь выкарабкаться из социальной пропасти, а оказывается – всего этого не надо? Надо «воспитывать» либо трутней, готовых вести полуживотный образ жизни и плодить себе подобных, либо «формировать» безгласную рабсилу, тупо и бездумно выполняющих всё, что от них потребуют «благодетели». Будущий контингент ЛТП и психушек…
Когда пришла на дежурство Нора, я ей всё рассказала, и она, тоже почему-то схватившись за носовой платок, долго сморкалась, откашливалась. А потом сказала:
- К сожалению, он был прав. Нет у этих детей другого пути. И никто не позволит, чтобы он был. Поймите, это действительно так!
Я просто взбесилась от этих слов, но промолчала. Нора зря говорить не станет.
С. 223. Я неожиданно для себя поняла, что чем больше я надрываюсь, чем больше делаю для детей, вытаскивая их из социального болота, в которое они должны были с каждым днём погружаться всё глубже, тем больше раздражения и даже откровенной злобы я встречаю со стороны тех, кто, казалось бы, в первую очередь должен быть заинтересован в моём подвижничестве. Я всё чаще припоминала рассказы о том, как и кого выжили до меня, и складывалась довольно удручающая картина: активные, самостоятельные люди не ко двору! Ни взрослые, ни дети! Да и припоминая. Кто из моих однокурсников, а потом сослуживцев достиг определённых высот в жизни, продвинулся по служебной лестнице. Я с удивлением обнаруживала, что продвигаются наиболее успешно как раз те, кто всегда умел держать язык за зубами, имел гибкую поясницу…Талантливый и толковый народ почему-то всё более оттеснялся на периферию общественной жизни.
С. 226. Со страшными муками удалось выписать со склада двадцать пар лыж – для желающих, и с первым снегом мы отправились в лес. В группу лыжников попали все воскресники и те, кто ходил к родственникам без особого желания, просто чтобы хоть куда-то иногда уходить. Сидеть в четырёх стенах – с ума сойдёшь!
С. 244. Это я ещё во время наших походов заметила: мальчишки быстрее выдыхались, чем девочки. Психика, что ли, слабее? А выдохнувшись, делались злыми, как осенние мухи.
С. 248. Да, они придут в жизнь и скажут своё слово. Резкое и беспощадное. Без сантиментов, как говорится. Не разделяя правых и виноватых. Безоглядно мстя своему жестокому и несправедливому прошлому.
с. 289. Однажды Татьяна Степановна мне сказала:
- Вы знаете, сколько у Людмилы всего дома?
И глаза её сделались размером со стёкла дымчатых очков. – Настоящая выставка! Антикварный магазин. И как это всё ей досталось, если приехала в Москву, простите, без смены нижнего белья? А сейчас – не прошло и десяти лет! – трёхкомнатная квартира! И причём – дети с нею не живут. … Шефы дарят, а она половину самых ценных подарков к себе свозит.
- Если всё действительно так, то этим вопросом должна заниматься прокуратура.
-О! Прокуратура! – изумилась она моему дремучему невежеству. Знаете, в какую историю влипла ваша любимица Нора два года назад?.. С группой воспитателей, отчаявшись найти правду в наших инстанциях, они отправились к одному заслуженному работнику МВД… поделиться своими сомнениями. И среди шефов нашлись люди, готовые подтвердить, что часть ценных подарков, переданных детскому дому, перекочевали в обитель директрисы. …Знаете, что он сказал?: – «Пусть каждый имеет столько, сколько хочет. И не дело граждан – считать чужие доходы!»
- В чём-то он прав, наверное… - нерешительно сказала я, очень удивлённая её рассказом.
- В «чём-то»? Да в том, что милиция заодно с ворами! Вот в этом он прав. Они сговорились красть то, что плохо лежит, а плохо лежит всё. А чтобы совестливые граждане не вякали, они тут же политику шить начинают…Мол, пережитки сталинизма! Так что механизм хорошо смазан. И органы правопорядка, и Минпрос, и пресса – все на стороне воров. Вон опять очерк в газете тиснули – про «счастливое детство» под крылышком педагогини милостью божьей!
- Простите, а что было тогда, с милицией. …Помните, когда ходили воспитатели по вопросу хищения шефских подарков?
- А! Тогда. …И пошли эти дуры набитые – как же! Самые честные, самые принципиальные. …Пошли четверо, вернулась в детский дом одна – Нора. Но уже не в воспитатели – в ночные…Интеллигентная женщина, а из упрямства работает сторожем. … А остальные сейчас кто где: одна в дурдоме – признали паранойю, другая – вылетела с волчьим билетом. А две другие, и одна из них - Нора, получили такие анонимки, что хоть из города уезжай.
С. 297. Оказалось, что и добро и зло разными хорошими людьми воспринимаются по-разному. Вот из каких глубин недомыслия и простодушия мне приходилось выбираться! Надо было усвоить, что «правд» - много, истин – ещё больше и этика – далеко не всеобщая.
С. 298. Теперь я ясно видела: что-то главное сломалось в нашей общей жизни, а что – пока не понимала….Закипает самое настоящее бешенство, когда думаю о всех тех деятелях, которые, сидя в высоких креслах, равнодушно взирали окрест, откупаясь богатыми подачками. Но более всего ненавистные те, кто подводил под эти тяжелейшие бедствия социальную базу – «стране нужны рабочие руки»! Да чтоб у вас руки-крюки поотсыхали, ироды! (Так сказала бы моя бабушка, если была бы жива. В войну люди последний кусок отдавали чужим детям. Осиротевшим и обездоленным в тяжкое лихолетье, а тут в мирное время как грибы после дождя растут питомники для сирот при живых родителях!)
Теперь про всё говорят: не знали! Ложь это! Прекрасно знали чиновные и сановные «охранители детства», что творится на школьном подворье, в том числе – и на детдомовском. Ведь ходили воспитатели и шефы в роно, в исполком, в горком, в ЦК писали. … А что там говорили? Разберёмся, не волнуйтесь! И «разбирались». Месяц спустя, приходила копия акта проверки: всё в порядке, тревожные сигналы оказались ложными. Только мне кажется, что с некоторых пор у некоторых ответственных деятелей понятия «ложь» и «правда» поменялись местами. И они эту мену провернули сознательно. Ах, как складно лгут и сегодня «самые правдивые»!
С. 371.Татьяна Степановна:
- Ирочка справится с делом не хуже вас.
- Да поймите, появление такого воспитателя на отряде только усложнит обстановку. Она милая женщина, но мы не сможем работать вместе. Потому что нужно быть ещё и единомышленниками, чтобы делать общее дело. Оппозиция внутри отряда мне не нужна. Это ослабит дисциплину, ухудшит, в конце концов, отношения между детьми. Они начнут делиться на группы, команды, втянутся в интриги …вы же знаете, как бывает на других отрядах! Вы что – этого добиваетесь? Вы хотите уничтожить отряд?
- У вас, по-моему, начинается бред.
С. 373. Татьяна Степановна:
- А вы и начните всё сначала!
-Как это? – удивилась я.
- А так. В другом детском доме или интернате…
«Неужели они хотят меня выпихнуть? – мелькнула шальная мысль. НО думать об этом я не хотела.
С. 379. Подметая пол. Заметила, что мой чемодан стоит под другой кроватью. Открываю –«шмонали»! Проверяю бумажник – денег нет.
Заглядываю в тумбочку: приготовленные для посылки дочкам дары юга испарились из посылочного ящика, вместо них – только скорлупа и фантики.
С. 384. Постановлением президиума собрания из лагеря исключалось трое: Лиля Кузенкова, Инна Лисковская и Надюха.
Поздно вечером дверь моей Голубятни резко распахнулась – от удара ногой отскочила задвижка, звякнув об пол вырванным «с мясом» шпингалетом. Ввалилась троица исключённых…
До глубокой ночи бесновались в деревне девицы. Напившись до «синих чёртиков», они в сопровождении местных носились по улицам, стучали в окна, будили людей, чтобы спросить, «который час», орали блатные песни. …А на следующий день в деревню приехала милицейская машина….
С. 387. Когда поезд тронулся, Надюха, держась за поручень одной рукой и свесившись почти до самой насыпи, изрыгала проклятия в мой адрес густым сиплым басом – с перепоя и недосыпа.
- Да свалишься, шальная! – дёрнул ёё за рукав рубашки проводник, пытаясь втащить в вагон.
- А может, я хочу, чтоб и эта, - она смачно харкнула в мою сторону, - небо в клеточку увидела!
С. 388. Весь следующий день и следующую ночь продолжался бунт, начатый изгнанной троицей. Дурное дело нехитрое - тут же сорганизовались.
На все мои вопросы молчали, как партизаны. А стоило мне остановиться рядом с группой ребят, тут же, не глядя на меня, начинали говорить всякие гадости.
- Хотят тут всякие, а потом ложки пропадают…
Это, стало быть, я – «всякие»!
С. 390. Вторые сутки сна ни в одном глазу. Настроение у всех аховое.
Наступил день именин. К десяти часам утра уже был готов торт – воздушный и гулливеровских размеров. Поставили в банкетном зале.
После обеда вбегает Огурец.
- А кто-то залез в банкетный зал и по торту потоптался, прямо во «вьетнамках»! Вот.… А можно, чтоб ещё привезли?
Ну, нет, голубчики. Баста! Я и сама шутить люблю, но не до такой степени.
(Далее описывается, как на фоне недосыпания главная героиня передозировала снотворное и едва не погибла от интоксикации. Была реанимация. О суициде она сознательно и не помышляла, но позже коллеги стали подозревать у неё шизофрению – наша вставка).
С. 400. Какое право имели они, эти дети, быть такими после всего? После всего, что было с нами? С нашим отрядом? Какое право?! А?
С. 404. У психиатра тоже побывала. Он меня попросил заполнить две анкеты: в одной с помощью трёх десятков вопросов анонимные авторы пытались выяснить наличие сексопатологии, в другой – паранойи. Судя по недовольному и разочарованному лицу врача, я поняла: экзамен выдержан. А он-то обрадовался – какая рыбина в сети идёт! – куча пороков и букет предрасположенностей!
- Всё-таки меня смущает ваша ригидность… - неохотно отпуская меня, сказал он. – Упёртые люди – это потенциальные шизофреники. Ваша фанатичная вера…
- Почему фанатичная? Моя вера зиждется на прочном фундаменте убеждения, а убеждения – на знаниях.
- И во что же верите больше всего?
- В человека, простите за банальность. И за это готова драться.
С. 411. Татьяна Степановна:
- Да к психиатру её надо, Людмила Семёновна! Без разговоров…Вот точно в психушку, как этих хануриков. И память отшибить. Чтоб не портила общий вид…
С. 414. Хотели на вас списать смерть Ринейской. Ваше счастье, что это случилось до вашего приезда. А то бы закатали в тюрьму ни за понюх табака.
- О! Валера, что за ужасы?
- Так уже было здесь, мне мастер по труду рассказывал. Всех, кто не вписывается в их систему, запихивают или в психушку, или за колючую проволоку. Они надёжно снюхались с самым верхним начальством. Одна контора. Вор на воре и вором погоняет! Разве им нужны люди с принципами? Они вас за них и ненавидят. И ищут к чему бы придраться.
С. 415. Ирина Дмитриевна:
- Сегодня была на исполкоме, в комиссии по делам несовершеннолетних…от парторганизации школы. Всех этих девиц…Надежду и компанию… уже допросили, пригрозили колонией, несколько дней назад. Они дали показания против вас. После чего их отпустили, и они тут же отправились в бега.
- Что за показания?
- Что это ваша личная месть – отправить их из Сочи.
…
-Сказать по совести, я не верю в вашу победу. И вообще – в успех вашего дела. Думаете, вы такая первая?.. Ну и где они теперь? Как вы думаете?
- Судьбе их не позавидуешь, - согласилась я. – Мне рассказывали.
- Вот. А Людмила Семёновна живёт и здравствует. И знаки отличия получает за боевую деятельность на ниве просвещения. … Бросьте детдом! Выживут ведь, поймите. И в душу наплюют. И никому ничего не докажете.
- Как это – «бросьте»? А смерть Лены. Это тоже – «бросить»?
- Смерти не было. Её списали. Ясно? И нигде ни при каких обстоятельствах о Лене даже не заикайтесь!..
С. 419. Эти дети не имеют права расслабляться! Они с младых ногтей должны научиться драться за себя, за своё право быть такими, как нормальные, «домашние»…Не позволять делать из себя «сырьё». А для этого в первую очередь они должны быть самоорганизованными, образованными людьми. Хватит баек про «дефектный интеллект»! Про «отягощённую наследственность», которая «ставит крест» на всей последующей жизни. Хватит!
Они должны научиться разрывать кольцо «обстоятельств», в которое их замыкала вся система нынешнего воспитания. Они будут «ходить по кругу», начертанному для них чьей-то недоброй и хищной рукой. Пусть лентяи-хозяйственники решают свои кадровые проблемы сами. Эти дети будут лепить свои судьбы так, как сочтут нужным. Они будут хозяевами своей жизни. И никто – ни одна сила на свете! – не помешает нам!
С. 429. Кастелянша:
- Моей фамилией подписаны многие акты на списание – подложные. И Людмила Семёновна меня сразу же продаст.
- Так почему же вы на такое пошли?
- Мне всё равно было. А потом… ведь всюду так! Только здесь куски жирнее, потому она и бесстыдствует так нагло и откровенно. Никто ведь не решится с ней связываться! Завроно в прошлом году получила по её ходатайству квартиру. Так что – в долгу, и против неё не пойдёт.
- Да, видно, у этих гаденьких людишек такой порядок: вечно сидеть на двух стульях.
- Такой порядок всюду…Воруют все. Это уже в законе, привычное дело. …И на должность материально ответственную стараются брать таких людей. Как мы. Вы же знаете, я хроник.
- А почему не лечитесь?
- Негде лечиться. Есть ЛТП для алкоголиков. А для нас – ничего. Да и не лечат в этих ЛТП. Только хуже делают человеку, как туда попадёшь, потом как приписанный будешь, что ни раз, туда наведываться.
С. 430. Ждать больше нечего, надо обратиться в газету.
«Ув. Т.В.! – писала я зав. отделом школ…Речь идёт о судьбе ста пятидесяти детдомовских детей. Нарушения, допускаемые администрацией, лежат. Как говорится, на поверхности. Тем не менее результаты проверки районными комиссиями и горкомом профсоюза не подтвердили наличие нарушений. Кратко перечислю наиболее острые моменты:
2. Совместительство директором ставки врача, а то и – завхоза.
3. В октябре прошлого года в детскую психиатрическую больницу было направлено «на обследование» более тридцати воспитанников нашего детдома. «Оздоровительная» кампания была предпринята с целью преобразования нашего детского дома общего типа в специнтернат – чтобы иметь законную возможность прикрывать слабый уровень воспитательной работы и нежелание достойно организовать быт детей. Однако, несмотря на то, что по заключению врачей большинство детей всё-таки признаны психически здоровыми, подобные акции проводятся ежегодно. В больницу кладут «трудных» - детей с «характером», но фактически здоровых. При этом они проходят полный курс лечения наравне с больными детьми.
4. В августе этого года в нашем детском доме погибла воспитанница первого отряда Ринейская Лена. Девочке было пятнадцать лет. Официально эта трагедия объявлена несчастным случаем. Но утверждаю, что это было самоубийство. Девочка, в силу семейных обстоятельств, находилась в крайне тяжёлом психическом состоянии. Затяжная депрессия на фоне непрекращающихся конфликтов с директором детского дома вполне могла стать причиной такого её решения. …Уже больную девочку хотели отправить в другой город на обучение в спец. ПТУ. В результате – смерть.
С. 434. Звонок из газеты: «Пишите в горком».
- Но ведь всё пойдёт по кругу! Техника известна! Воспитатели писали даже на имя Генерального секретаря, а всё возвращалось в роно…
С. 448. Игорь собственной персоной:
- Сказали, что, если мы вас доведём и вы уйдёте, будут пускать из дэдэ. Куда хочешь. …Это я вам листок с заявлением в журнал положил!
С. 454. Не сразу в моём сознании выкристаллизовалась мысль, пожалуй, самая главная (что и было сверхзадачей для меня) – пробудить в них совесть. Потому что именно совесть и делает человека человеком.
Верно замечено: самый чуткий индикатор рождения совести – когда человек начинает ощущать на себе господство слова – «должен». Мои же воспитанники жили в деформированном мире – должны были все остальные. Им. Они – никому. В том-то и заключалась трагедия.
С. 455. Зашла как-то к нам (в Москве) зав. базой отдыха в Сочи Тамара Трофимовна.
-А у вас что слышно? - спрашиваю я из вежливости.
- В завкоме подняли документацию за последние пять лет – со времени начала шефства над вашим детдомом. …Похоже, групповое хищение государственных и заводских средств имеет место.
- Но вы же сами говорили – «все воруют»!
- Но не до такой степени! И потом: вор вору рознь. У государства как такового украсть не грех. Всё равно ничьё, если уж честно, между нами, девочками. … А вот ведь что происходит – начинают красть друг у друга.
- Переворовывают украденное, так?
- Похоже, что это совершенно самостоятельная команда – во главе с Людмилой Семёновной.
- Ну что вы! Если уж на таком уровне говорить, то она – подставное лицо.
- Мы за эти годы в ваш детдом знаете, сколько средств перечислили? Спорткомплекс «Олимпийский» можно отгрохать.
- Прямо не детдом, а комбинат по организованному уничтожению госимущества! Комиссии приходят и уходят: всё пристойно….
С. 469. При встрече в коридоре они уже больше не отворачивались. Каждый спешил уверить в наилучших чувствах ко мне. Воспитательница второго класса, улыбаясь, говорила: «Общественное мнение ещё более ветрено и непостоянно, чем женщина!»
С. 473. – Я прочту вам из «Старухи Изергиль» - легенду о Данко и легенду о Ларре…
- Ларра, – подсказал Беев. – Которому на грудь сапогом наступили…нет…это который сам сапогом на грудь наступил! Ну, в общем, который умереть не смог, когда его из общества выгнали…
С. 482. – Проснулась! Ку-ку твоя Нора! С сегодняшнего дня уволена … Матрона против неё дело хочет возбудить. Судебное. У неё в отряде девочка забеременела. Так, Матрона считает, что здесь Нора и не досмотрела.
- Что с тобой, Татьяна? Ты какая-то странная сегодня…
- Не сом ной «что», а с тобой! – с вызовом ответила она. – Ну, подыскала что-нибудь подходящее?.. Что смотришь? Я сама список педсостава в роно отвозила – тебя в нём нет. ... Я тут один интернатик поблизости заприметила. У них как раз воспитатель гробанулся. Инфаркт – и привет! Так что можешь туда, если что.
- Выйди вон и закрой дверь с той стороны!..
Я уже ничего не видела перед собой, кроме этой нелепой фигуры, которая почему-то не воспринималась мною как живое человеческое существо, наделённое людским именем и другими индивидуальными признаками, – передо мной был фантом…Т.С., тс-тс-с…
И вот Т.С. торопливо и сбивчиво запричитала:
- И в этом вы всё! Праведники! Вожаки! – обидчиво кривя рот, выдала она. Но хватит, покомандовали…Довольно мы тряслись перед вами! Оседлали пустую фразу и терроризируете общество цивилизованных людей, которым всего-то и надо что нормальной человечьей жизни. Вы… вы нелюди! Вампиры! У вас тысячи способов запугивания интеллигентного сословия, всех тех, кто стремится жить сейчас, а не когда-то там, достойно. НО будущее принадлежит не вам!.
- Хватит морочить людям голову! Хватит до бесконечности шантажировать общество! – ещё яростней завизжала она, а я удивлялась, откуда в одном человеке столько яда. – Не понимаю, почему люди боятся говорить таким, как ты, что вы и есть паразиты на теле нормального человечества… Да, паразиты!.. И самые злостные! Вы насильно навязываете обществу бесплотный идеал, который выдумали такие же убогие…Идеал?.. Ха-ха! Идеалом не понять! Вы же плюёте на личность!...Разве такие, как ты. Позволят человеку иметь собственное мнение?.. Да вы скорее удушитесь, чем позволите человеку быть свободным! Вы вечно будоражите общество, вечно сеете в нём неприязнь, нетерпимость, насаждаете насилие. Вот для чего вам нужны послушные массы, бездумно идущие за вами!.. Самая страшная форма эгоизма та, которая якобы защищает всеобщее счастье, коллективизм! Но это же чушь, милочка! Вам власти хочется над чужими душами и жизнями! Вот за что вы готовы положить собственную жизнь! Вся ваша жертвенность – это ложь! В ваших душах – пустота! Нет, не гуманизм, а пу-сто-та! Нет, милочка, вы звери и очень жестокие звери!.. Ваш иезуитский эгоизм даёт вам право навязывать всему миру свои больные пристрастия! А всё оттого, что вы ни на что дельное в жизни не способны! Вот вы и мстите миру за свои нули!.. Вам, завистникам и неудачникам, трезвые люди, практики с хорошей хваткой, ненавистны, потому что они разоблачают ваши подлые утопии, дешёвые иллюзии! Вас жизнь не принимает, потому что вы, неврастеники, ей не нужны! Вот потому вы и стремитесь навязать миру свои больные эмоции! Вам выгодно, когда общество бесится, негодует, что есть сильные и слабые. Богатые и бедные… Вы жаждете удерживать мир во власти абстрактных лозунгов, потому что на них легко самоутверждаться. Вот поэтому вы и цепляетесь за таких убогеньких, как все твои Ханурики, Мамочки, Огурцы. … Им, отбросам жизни, ты морочишь голову, внушаешь, что и они люди! А те верят, с радостью! Вот где самое подлое преступление перед обществом! Ведь потом эти ублюдки требуют своей доли, и общество из-за таких, как ты, обязано делиться с наглыми скотами тем, что им не принадлежит! Такие альтруисты, как ты, и натравливают подлый сброд на достойных людей! Вы, хмурые неумехи, боитесь реальной жизни! И тут ваш дурной характер вам на руку – как же, борцы за идею! Но скажи честно, что вы на самом деле хотите миру доказать? Всего лишь то, что нормальный быт, надёжное благополучие – есть пошлое мещанство? Мол, все погрязли в грехах эгоистической обывательщины, и только вы, святоши, несёте свет человечеству. …Но слава богу, ваш век кончается! Вас осталось не так уж много, чтобы вас принимать всерьёз. Скоро, скоро человечество вздохнёт свободно! Избавится от непрошеных спасителей! Что выпялилась, будто впервые слышишь? Не ожидала такого от меня?.. Думала, я дешёвенькая шестёрка у дирюги? Нет. …Ты ещё не знаешь, сколько здесь всего! – и она отчаянно заколотила себя по груди. Но любому терпению когда-либо приходит конец…Настоящее милосердие, милочка, в том, чтобы никогда не говорить людям, что они могут то, чего на самом деле никогда не смогут. Но ты им сулила светлое будущее, и они рты разевали. Как же – это так завлекательно попасть в институты! В интеллигенцию! В благородные! А у них, этих Хануриков, одна извилина в голове! Пойти, это не люди, а разновидность животных!..
Наши беды кончатся тогда, когда общество осмелится сказать правду самому себе – нас губят мифы. Мифы о всемогущем человеке! Человек слаб и беспомощен, и незачем ему внушать бред о его крылатости. Мы уже избавились от вашего гипноза! Мы хотим жить, а не бороться. Жить! Сегодня, сейчас!.. Чихать мы хотели на ваши души! На ваши дурацкие идеалы! Да вы просто больны этим! Вы просто душевнобольные! Но ничего, мы вас вылечим!
Главная страница /
Зал художественной и мудрой литературы