Читальный зал
Рекомендуем
Новости редактора
Пустыня любви. Тереза Дескейру
Главная страница /
Зал художественной и мудрой литературы
Пустыня любви. Тереза Дескейру
Мориак Франсуа. Романы. – Пермь: Изд-во «Капик», 1993. – 399с
С. 192. Когда государственного мужа ждёт любовница, он останавливает течение мировых событий.
С. 207. Самое ужасное на свете, дорогая мамочка, это когда слуги разных хозяев должны уживаться на одной кухне.
С. 208. Всех нас лепили и переделывали женщины, любившие нас, и пусть они даже недолго были нам верны, мы остаёмся их творением – творением, которого они, впрочем, не признают, и которое никогда не отвечало их мечтам.
С. 268. Когда мы сгораем от любви, то инстинктивно стараемся её скрыть, но стоит нам лишь отказаться от её радостей, стоит лишь смириться с вечным голодом и жаждой, как мы полагаем, что теперь-то уж нам незачем утруждать себя притворством.
С. 281. Если я хочу сохранить какое-то влияние на него, не надо слишком натягивать струну.
С. 286. Всякий, кто попадал в полумрак этой комнаты, испытывал опасное чувство потерянности, искушение расслабиться, позволить себе поступки, которые, казалось бы, ни к чему не обязывают – как если бы ты совершил их на другой планете или во сне…
С. 287. Отказ от любви, отрицание её – это лишь уловки, отдаляющие наслаждение и делающие его более острым.
С. 290. Однако этот старик исходит кровью уже семнадцать лет: при такой жизни, как у него, строго размеренной, отданной долгу, страсть держится годами, замыкается в себе; она не растрачивается, гниёт, выделяет яд и разъедает сосуд, в котором заключена.
Самое важное в жизни – это создать себе убежище. Надо, чтобы в конце, как и в начале, нас выносила женщина (наше выделение).
С. 292. Не спорь: быть может, несколько неверностей не так омрачили бы её счастье, как та измена в мечтах, которую я совершал в течение тридцати лет…Я развратничал в мечтах – разве это лучше, чем действительный разврат?
С. 294. Главное – это знать, помог бы ему разврат избавиться от любви или нет. Всё служит любви: голод её раздражает, сытость усиливает; наша добродетель – дразнит, возбуждает; любовь запугивает и чарует нас, но стоит нам ей раз уступить, как мы всё больше и больше поддаёмся её безмерным требованиям.
Всё, что у него было, ничего не стоит; ценность имеет лишь то, что никогда ему не достанется.
***
Мориак Франсуа. Пустыня любви. Тереза Дескейру: Романы. – Пермь: Изд-во «Капик», 1993. – 399с.
С. 297. Сколько раз я видел сквозь живые прутья клетки, именуемой семьёй, как ты металась там, словно волчица, и косила на меня злобным и печальным взглядом.
С. 305. Словом, у неё лицо обречённого человека. Да, хоть на суде её и не признали виновной, она обречена на вечное одиночество (здесь и далее наше выделение).
С. 311. Весь край считал, что они с Бернаром должны пожениться, так как их владения, казалось, были просто созданы для того, чтобы соединиться, и благоразумный юноша был согласен с этим всеобщим мнением.
С. 327. Если у Терезы нет с Анной ничего общего, пусть общим для них будет только это – тоска, отсутствие высокой цели, высокого долга, и пусть ждёт их только низменная, будничная обыденность и безутешное одиночество. …И Тереза соглашалась теперь с Бернаром, когда он в сотый раз доказывал, что, если брак Анны с молодым Дегилемом расстроится, это будет просто катастрофа. Дегилемы люди не их круга, у них дед был пастухом… но ведь у них лучшие во всём краю сосновые леса; Анна же в конце концов не так уж богата – от отца ей нечего ждать, кроме виноградников в болотистой низине. Их чуть не каждый год затопляет! Анне ни в коем случае не следует упускать такого жениха, как Дегилем. От запаха шоколада Терезу за завтраком мутило, эта лёгкая тошнота подтверждала другие признаки: беременна, уже! «Лучше сразу же завести ребёнка, - сказал Бернар, - потом можно будет и не думать об этом», - и он уважительно посмотрел на женщину, носившую во чреве своём его будущего наследника, единственного владельца бесчисленных сосен.
С. 331. Тереза наблюдала за Анной, - оцепеневшая, безмолвная, тело без души…
С. 333. Тереза вспоминает, что трепещущая у неё под сердцем ноша внушала ей тогда страх: сколько страстей, сокрытых в самой глубине её естества, должны перейти к этому бесформенному зародышу! Ей не забыть, как она, не зажигая огня, сидела в тот вечер у раскрытого окна в своей комнате. Она считала, сколько месяцев осталось до рождения ребёнка. Ей хотелось верить в бога и вымолить у него, чтобы это неведомое существо, которое она ещё носит во чреве, никогда не появлялось бы на свет.
С. 334. Слава богу, теперь Бернар её не домогался – из всех физических усилий плотская любовь казалась ему самой большой угрозой для сердца.
С. 341. Жить среди опасностей, в самом глубоком смысле этих слов - это, пожалуй, означает, что человек не столько ищет, сколько уже нашёл своего бога и, обретя его, остаётся в его орбите.
С. 344. «Надо превзойти самого себя, чтобы обрести бога», - твердил он. И ещё: «Принять себя – это обязывает лучших из нас бороться с собою, но открыто, в честном сражении, без хитрых уловок. И нередко случается, что эти освободившиеся рабы добровольно связывают себя узами самой стеснительной религии».
С. 348. Свёкор и свекровь берегли меня, как священный сосуд, вместилище их будущего потомства; несомненно, они в случае чего пожертвовали бы мною ради этого эмбриона. Я утратила ощущение своего собственного существования! Я была лишь лозой виноградной: в глазах всего семейства значение имел лишь плод, который созревал во мне.
С. 350. Сколько ни страдала Тереза в эту пору, но лишь после родов она по-настоящему почувствовала, что больше не в силах выносить такую жизнь. Внешне это ни в чём не сказывалось…Трагедия как раз и была в том, что не находилось ни малейших причин для разрыва и не предвиделось никаких событий, которые помешали бы тоскливой обыденности идти своим чередом до самой смерти. При разногласиях должна быть какая-то почва для столкновений, но Тереза почти не видела Бернара и ещё меньше – его родителей; да их слова и не доходили до неё. Она и не подумала бы отвечать на их замечания. Они ведь говорили на разных языках. В самые важные слова они вкладывали разный смысл.
Она не желала, чтобы Мари походила на неё. Мать хотела, чтобы у неё не было ничего общего с этой крошкой, плотью от плоти её. И уже по городу пошли слухи, что Тереза не страдает избытком материнской нежности.
С. 351. Бернар был как-то особенно противен ей, когда она смотрела утром в щель между ставнями на крёстный ход. Бернар оказался единственным мужчиной в этой процессии. Городок вмиг опустел, как будто на улицу вместо традиционного агнца выпустили льва… Люди попрятались, чтобы им не пришлось обнажать голову или становиться на колени. Лишь только опасность миновала, двери пооткрывались одна за другой.
С. 352. Почему в ландах никогда не горят селения? Как несправедливо, что пламя всегда подбирается к деревьям, а людей не трогает. В семействе Дескейру без конца говорили, спорили о причинах бедствия: может, кто-то бросил непогашенный окурок. А может, это поджог? Тереза мечтала, что вот она встанет ночью, выйдет тихонько из дому, заберётся в этот лес, где больше всего вереску, бросит там зажжённую сигарету, и на заре огромное облако дыма затянет небо… Но она гнала от себя эту мысль: любовь к соснам была у неё в крови – не на сосны обращала она свою ненависть.
С. 352. Все встали из-за стола, только она одна осталась, продолжая лениво раскрывать ножичком свежий миндаль, чуждая всему этому волнению, равнодушная к этой драме, да и ко всякой другой, кроме своей собственной. В набат не стали бить.
С. 353. Однако и ночью, когда у постели Бернара, который мучился рвотой и плакал, доктор стал расспрашивать, что произошло днём, она ничего не сказала о том, что случилось за столом. А ведь так было легко, не бросая на себя тень, обратить внимание доктора на то, что Бернар принял много мышьяку….Тёмный замысел, который за завтраком, неведомо для неё самой, уже был в её душе, начал всплывать из самых глубин её существа, ещё бесформенный, но уже наполовину осознанный.
Но в первый день, когда я, прежде чем Бернар вышел в столовую, накапала лекарство в его стакан, помню, я твердила себе: «Один-единственный раз, только чтобы выяснить… тогда я буду знать, из-за того ли он заболел. Один раз – и конец».
Но Терезе больше уже ничего не надо анализировать: она ринулась в зияющую пропасть преступления, и преступление затянуло её; что последовало за ним, Бернар знает так же хорошо, как она сама; болезнь его внезапно вернулась, и Тереза ухаживала за ним дни и ночи, хотя, казалось, сама выбилась из сил….Бернар даже уговаривал её попробовать полечиться каплями Фаулера, и она взяла рецепт у доктора Педмэ. Бедняга доктор! Как он удивлялся, что Бернара рвёт какой-то зеленоватой жидкостью. И никогда бы он не поверил, что у больного может быть такое несоответствие между пульсом и температурой.
С. 356. И ничего не может случиться хуже того равнодушия, той отчуждённости, которые отделяют её от всего мира, даже от неё самой. Да, смерть при жизни – она ощущает в себе смерть, насколько может это ощущать живой человек… «Бесполезность моей жизни – и ничтожность моей жизни - одиночество безмерное моё – безысходная моя судьба». То единственное, чем всё могло бы разрешиться, Бернар не сделает. Ах, если бы он мог открыть ей объятия, ни о чём не спрашивая! Если б она могла припасть головой к человеческой груди и заплакать, ощущая её живое тепло….Но одиночество привязалось к ней, как язвы к прокажённому. «Никто не может ничего сделать для меня; никто не может ничего сделать против меня».
С. 359. К чему вся эта трагедия? Подумаешь, велика важность, если бы не стало этого дурака!
С. 360. (После суда) Бернар:
- Давайте договоримся поскорее, пусть всё будет решено раз и навсегда. Завтра мы с вами выедем из этого дома и поселимся в доме, принадлежащем нашей семье, - я не хочу, чтобы ваша тётка постоянно торчала у меня перед глазами. Еду вам будет подавать жена Бальона в вашу спальню; во все остальные комнаты вам входить запрещается…
- А Мари?
- Мари завтра уезжает со своей няней в Сен-Клер. Затем моя мать увезёт её на юг под предлогом поправления здоровья. Я полагаю, вы и не рассчитывали, что вам оставят дочь? Её тоже надо укрыть от опасности. Ведь в случае моей смерти она по достижении двадцати одного года вступит во владение наследством. Отчего же после мужа не уничтожить и ребёнка?...Вы теперь ничто, но – увы! – существует имя, которое вы носите.
С. 361. Ничто не имеет действительно большого значения для людей, не способных любить.
С. 362. Тереза знала, что сосновый бор окружает дом, словно вражеские полчища, невидимые, но подступившие совсем близко. И вот эти сумрачные стражи, чьи глухие жалобы она слышит, будут видеть, как она томится тут в долгие зимы, как она изнывает знойным летом от жары, они станут свидетелями её медленной смерти от удушья.
С. 365. Почему бы ей не убежать? Стоит только вылезти из окна. Бросятся они в погоню за ней? Отдадут её опять в руки судебных властей? Можно всё-таки попытать счастья. Будь что будет, только бы не эта бесконечная агония.
С. 366. Терезе приходилось читать, что самоубийцы, дошедшие до отчаяния, уносят с собой в небытие своих детей. Мирные обыватели в ужасе роняют газету: «Да как возможны подобные вещи?» Поскольку Тереза – чудовище, она чувствует, что это вполне возможно и что ещё бы немного и она…
С. 372
- Она и теперь не вылезает из постели, - через некоторое время докладывала Бальонша мужу, - и не ест ничего, до консервов и до хлеба не дотрагивается. Но не беспокойся, бутылочку-то всю выпивает. Сколько ни дай вина этой дряни, всё вылакает. Да ещё, знаешь, сигаретами своими простыни прожигает. Рано или поздно она пожар тут устроит.
С. 376. Она заявила Бернару: «Смотри не проси, чтобы я поцеловала её. Нельзя же этого требовать от матери. Меня и то уж в дрожь бросает при мысли, что придётся поздороваться с ней за руку. Один бог знает, каких ужасов она натворила, но, представь себе, не это меня больше всего возмущает…
С. 378. И тут Анна как будто вновь стала недоверчивой, враждебной, - не зря же она несколько месяцев очень часто и с одинаковым выражением повторяла своей матери: «Я бы ей всё простила, она в конце концов душевнобольная, но её равнодушия к Мари я не могу вынести. Мать, которая нисколько не интересуется своим ребёнком. Приводите тут какие угодно оправдания, а я считаю это гнусным».
Тереза догадывалась, что думает Анна: «Она презирает меня за то, что я не заговорила прежде всего о Мари. Как объяснить ей? Она не поняла бы, что я полна собой, всецело занята собой. Анна ждёт не дождётся детей, чтобы раствориться в них, подобно своей матери, подобно всем женщинам-семьянинкам. А мне всегда необходимо думать о своём, я стараюсь обрести себя…
С. 389.Тереза немного выпила и много курила. Она посмеивалась про себя довольным смехом. Тщательно подкрасив щёки и губы, она вышла на улицу и двинулась куда глаза глядят.
Перейти в начало текста
Главная страница /
Зал художественной и мудрой литературы