Читальный зал
Рекомендуем
Новости редактора
Пушкин и Белинский
Пушкин и Белинский
Писарев Д.И. - М.: Гос. изд-во худож. литературы, 1956. – СС в 4-х Т.Т. – Т. 3. - С. 306 – 417
С. 311. Итак, Онегин ест, пьёт, критикует балеты, танцует целые ночи напролёт – словом, ведёт очень весёлую жизнь. Преобладающим интересом в этой весёлой жизни является «наука страсти нежной», которою Онегин занимается с величайшим усердием и с блестящим успехом. «Но был ли счастлив мой Евгений?» - спрашивает Пушкин. Оказывается, что Евгений не был счастлив, и из этого последнего обстоятельства Пушкин выводит заключение, что Евгений стоял выше пошлой, презренной и самодовольной толпы. С этим заключением соглашается…Белинский; но я…принуждён здесь противоречить как нашему величайшему поэту, так и нашему величайшему критику. Скука Онегина не имеет ничего общего с недовольством жизнью; в этой скуке нельзя подметить даже инстинктивного протеста против тех неудобных форм и отношений, с которыми мирится и уживается, по привычке и по силе инерции, пассивное большинство. Эта скука есть не что иное, как простое физиологическое последствие очень беспорядочной жизни. Эта скука есть видоизменение того чувства, которое немцы называют Katzenjammer (похмелье) и которое обыкновенно посещает каждого кутилу на другой день после хорошей попойки. Человек так устроен от природы, что он не может постоянно обжираться, упиваться и изучать «науку страсти нежной».
Если же человек, утомлённый наслажденьем, не умеет даже попасть в школу раздумья и житейской борьбы, то мы тут уже прямо можем сказать, что этот эмбрион никогда не сделается мыслящим существом и следовательно, никогда не будет иметь законного основания смотреть с презреньем на пассивную массу. – К числу этих вечных и безнадёжных эмбрионов принадлежит и Онегин
Онегин дома заперся,
Зевая за перо взялся, -
Хотел писать; но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его.
Враждебное столкновение его с книгами составляет в его жизни последнюю попытку отыскать себе труд. После этой попытки Онегин и Пушкин окончательно убеждаются в том, что для высших натур не существует в жизни увлекательного труда и что чем человек умнее, тем больше он должен скучать.
По натуре своей Онегин чрезвычайно похож на Фауста, который в романе топит испанские корабли, а в жизни крушит русские зеркала. И демонизм Онегина также целиком сидит в его бумажнике. Как только бумажник опустеет, так Онегин тотчас пойдёт в чиновники и превратится в Фамусова. И тогда самый опытный наблюдатель ни за что не отличит его от той толпы, которую он презирал на том основании, что он будто бы «жил и мыслил».
Жить, на языке Онегина, значит гулять по бульвару, обедать у Талона, ездить в театры и на балы.
С. 318. …В русской жизни господствует, как остроумно заметил Помяловский, своеобразный экономический закон, вследствие которого человек, дающий работу, считает себя благодетелем человека, получающего и выполняющего работу.
С. 319. В области мысли Онегин остался ребёнком, несмотря на то, что он соблазнил многих женщин и почитал много книжек. Онегин, как десятилетний ребёнок, умеет только воспринимать впечатления и совсем не умеет их перерабатывать (наше выделение). Оттого он и нуждается в постоянном притоке свежих впечатлений…
С. 321. Пушкин в «Евгении Онегине» рассуждает чрезвычайно пространно о всевозможных предметах. Очень мало относящихся к делу: тут и дамские ножки, и сравнение аи с бордо. …А между тем когда нужно решить действительно важный вопрос, когда надо показать, что у главных действующих лиц были определённые понятия о жизни и о междучеловеческих отношениях, тогда наш великий поэт отделывается коротким и совершенно неопределённым намёком на какие-то разнообразные беседы, которые будто бы рождали споры и влекли к размышлению.
С. 328. Я должен убить моего друга, рассуждает Онегин, я должен оказаться перед тайным судом моей совести мужем без чести и без ума, я должен это сделать непременно, потому что, в противном случае, дураки, которых я презираю, будут шептать и смеяться….Поступит Онегин во всяком случает так, как того потребует от него светская толпа; он даже не подождёт, чтобы эта толпа выразила ясно своё требование; он его угадает заранее; он, с утончённою угодливостью раба, воспитанного в рабстве с колыбели, предупредит все желания этой толпы (наше выделение), которая, как избалованный властелин, разумеется даже и внимания не обратит на то, какими усилиями и жертвами её верный раб, Онегин, купил себе право оставаться в её глазах джентльменом самой безукоризненной бесцветности. И толпа поступает совершенно справедливо, когда не обращает внимания на усилия и жертвы верного раба; верный раб верен только потому, что не смеет сделаться неверным (наше выделение)… Поэт оказал бы действительную и серьёзную услугу общественному самосознанию; он бы заставил толпу смеяться над теми формами тупоумия и безличности, на которые она, по своей недогадливости и инерции мысли, привыкла смотреть не только равнодушно, но даже благосклонно … Поэт сам оказался человеком светской толпы и употребил все силы своего таланта на то, чтобы из мелкого, трусливого, бесхарактерного и праздношатающегося франтика сделать трагическую личность, изнемогающую в борьбе с непреодолимыми требованиями века и народа.
С. 330. Возвышая … в глазах читающей массы те типы и те черты характера, которые сами по себе низки, пошлы и ничтожны, Пушкин всеми силами своего таланта усыпляет то общественное самосознание, которое истинный поэт должен пробуждать и воспитывать своими произведениями….Пушкин оправдывает и поддерживает своим авторитетом робость, беспечность и неповоротливость индивидуальной мысли. Он подавляет личную энергию, обезоруживает личный протест и укрепляет те общественные предрассудки, которые каждый мыслящий человек обязан разрушить всеми силами своего ума и всем запасом своих знаний.
С. 333. Пушкин так красиво описывает мелкие чувства, дрянные мысли и пошлые поступки, что ему удалось подкупить в пользу ничтожного Онегина не только простодушную массу читателей, но даже такого замечательного человека и такого тонкого критика, как Белинский.
…Мы не имеем никакого права требовать от обыкновенных людей таких подвигов нравственного мужества, которые превышают средний уровень обыкновенных человеческих сил.
С. 336. Не шутник ли этот Онегин? Вздумал нас уверять, что он завидует больным и раненым! Но он нас не обманет. Мы знаем, что зависть возможна только тогда, когда она направлена на такой предмет, которого завидующий человек не может себе присвоить собственными силами. Больной может завидовать здоровому, потому что больной не в состоянии сделаться здоровым по собственному желанию. Нищий может завидовать миллионеру по той же самой причине. Но в обратном направлении зависть не имеет никакого смысла, потому что здоровый человек может, когда ему заблагорассудится, расстроить своё здоровье, а миллионер, во всякую данную минуту, может превратиться в нищего.
С. 337. Бельтов так же далёк от Онегина, как творец Бельтова далёк от Пушкина. Я решительно не могу объяснить себе, каким образом Белинский смешал эти два совершенно различные типа? Онегин – не что иное, как Митрофанушка Простаков, одетый и причесанный по столичной моде двадцатых годов…Бельтов, напротив того, вместе с Чацким и Рудиным изображает собою мучительное пробуждение русского самосознания. Это люди мысли и горячей любви. Они тоже скучают, но не от умственной праздности, а от того, что вопросы, давно решённые в их уме, ещё не могут быть даже поставлены в действительной жизни (наше выделение).
Онегин скучает, как толстая купчиха, которая выпила три самовара и жалеет о том, что не может их выпить тридцать три. Если б человеческое брюхо не имело пределов, то онегинская скука не могла бы существовать. Белинский любит Онегина по недоразумению, но со стороны Пушкина тут нет никаких недоразумений.
С. 338. Господин Пушкин изволят быть знаменитым сочинителем. Стало быть, если господин Пушкин изволят любить и жаловать Татьяну, то и мы, мелкие читающие люди, обязаны питать к той же Татьяне нежные и почтительные чувства.
С. 347. Невозможно понять,… зачем поэт хочет нас уверить, что ей открылся новый мир….До открытия нового мира она беспрекословно повиновалась мамаше; и после открытия она продолжает повиноваться так же беспрекословно. Это с её стороны очень похвально, но для того, чтобы повиноваться мамаше в самых важных случаях жизни, не было ни малейшей надобности открывать новый мир, потому что и старый наш мир основан целиком на смирении и послушании.
В Москве Татьяна ведёт себя именно так, как обязана вести себя благовоспитанная барышня, привезённая заботливою родительницею на ярмарку невест. Куда бы она ни стремилась мечтой – это решительно всё равно. Тело её, затянутое в корсет, во всяком случае находится там, где ему велят находиться, и делает именно те движения, которые ему прикажут делать. В то время, когда она стремится в сумрак липовых аллей, две тётушки предписывают ей смотреть налево, на толстого генерала, и она смотрит. Потом ей приказывают выйти замуж за этого толстого генерала, и она выходит за него замуж…Очутившись в руках своего нового хозяина, она вообразила себе, что она превращена в украшение генеральского дома; тогда все силы её ума и её воли направились к той цели, чтобы на это украшение не попало ни одной пылинки. Она поставила себя под стеклянный колпак и обязала себя простоять под этим колпаком в течение всей своей жизни.
С. 351. Белинский ставит Татьяну на пьедестал и приписывает ей такие высокие достоинства, на которые она не имеет никакого права и которыми сам Пушкин, при своём поверхностном и ребяческом взгляде на жизнь вообще и на женщину в особенности, не хотел и не мог наделить любимое создание своей фантазии.
С. 353. Да, такова Татьяна, сочинённая Белинским, но совсем не такова Татьяна Пушкина. Вся глубина Пушкинской Татьяны состоит в том, что она сидит по ночам под лучом Дианы. ..Вся её страстность выкипает без остатка в одном восторженном письме….Белинский утверждает, что Татьяна может быть превосходною супругою и образцовой матерью. Но, анализируя тот же характер в связи с характером Онегина, Белинский приходит к тому заключению, что Онегин не должен был жениться на Татьяне, потому что Татьяна была бы с ним несчастнейшею женщиною и сделалась бы для него невыразимою обузою.
С. 355. Кажется мне, что Татьяна никого не может осчастливить и что если бы она вышла замуж не за толстого генерала, а за простого смертного…
Думать, что Пушкин способен создать тип образцовой жены и превосходной матери, значит положительно взводить напраслину на нашего резвого любимца муз и граций. В такой серьёзной идее Пушкин решительно неповинен. На женщину он смотрит исключительно с точки зрения её миловидности…. К слову «женат» у него есть непременно две постоянные рифмы: «халат» и «рогат».
С. 356. «Евгений Онегин» не может быть назван ни первым, ни великим, ни вообще каким бы то ни было шагом вперёд в умственной жизни общества.
… Все картины этого романа нарисованы такими светлыми красками, вся грязь действительной жизни так старательно отодвинута в сторону, крупные нелепости наших общественных нравов описаны в таком величественном виде, крошечные погрешности осмеяны с таким невозмутимым добродушием, самому поэту живётся так весело и дышится так легко, - что впечатлительный читатель непременно должен вообразить себя счастливым обитателем какой-то Аркадии, в которой с завтрашнего дня непременно должен водвориться золотой век.
В самом деле, какие человеческие страдания Пушкин сумел подметить и счёл необходимым воспеть? Во-первых, скуку или хандру; а во-вторых, - несчастную любовь, а в-третьих…в-третьих …больше ничего, больше никаких страданий не оказалось в русском обществе двадцатых годов.
С. 358. Если «Евгений Онегин» есть энциклопедия русской жизни, то, значит, энциклопедия и русская жизнь нисколько друг на друга не похожи, потому что энциклопедия – сама по себе, а русская жизнь – тоже сама по себе.
По некоторым тёмным преданиям и по некоторым глубоким историческим исследованиям позволительно, например, думать, что в России двадцатых годов существовало то явление общественной жизни, которое известно теперь под именем крепостного права…Если вы пожелаете узнать, чем занималась образованнейшая часть русского общества в двадцатых годах, то энциклопедия русской жизни ответит вам, что эта образованнейшая часть ела, пила, плясала, посещала театры, влюблялась и страдала то от скуки, то от любви. И только? – спросите вы. – И только! - ответит энциклопедия.
С. 360.Исторической картины вы не увидите; вы увидите только коллекцию старинных костюмов и причёсок, старинных прейскурантов и афиш, старинной мебели и старинных ужимок. Всё это описано чрезвычайно живо и весело, но ведь этого мало…
С. 360. В таком романе, который должен изобразить в данный момент жизнь целого общества, героем должен быть непременно или такой человек, который сосредоточивает в своей личности смысл и типические особенности status quo, или такой, который носит в себе самое сильное стремление к будущему и самое ясное понимание настоящих общественных потребностей. Другими словами: героем должен быть непременно или рыцарь прошедшего, или рыцарь будущего, но во всяком случае человек деятельный, имеющий в жизни какую-нибудь цель, толкающийся между людьми, суетящийся вместе с толпою, развёртывающий и напрягающий так или иначе, в честном или бесчестном деле, все силы своего ума и своей энергии.
За какими благами гонится большинство, какие средства ведут к желанному успеху, как относится к различным средствам общественное мнение, из каких составных элементов слагается это общественное мнение, где кончается рутина и где начинается протест, каковы сравнительные силы рутинёров и протестантов, как велико между ними взаимное ожесточение – все эти и многие другие вопросы, которые необходимо должны быть поставлены и решены в энциклопедии общественной жизни, могут быть затронуты только тогда, когда средоточием всей картины будет сделан боец и работник, а не сонная фигура праздношатающегося шалопая…
Мыслящему писателю незачем приниматься за специальное изучение расплодившихся Онегиных и Обломовых. Как бы они ни были многочисленны, они всё-таки составляют пассивный продукт, а не деятельную причину общественного застоя….Не оттого общественная жизнь движется медленно, что в обществе много Обломовых и Онегиных, а, напротив того, Обломовы и Онегины расплодились в обществе по той причине, что общественная жизнь движется медленно (наше выделение).
С. 362. Если бы критика и публика поняли роман Пушкина так, как она сам его понимал, если бы они смотрели на него как на невинную и бесцельную штучку, подобную «Графу Нулину» или «Домику в Коломне», если бы они не ставили Пушкина на пьедестал, на который он не имеет ни малейшего права, и не навязывали ему насильно великих задач, которых он вовсе не умеет и не желает ни решать, ни даже задавать себе, - тогда я и не подумал бы возмущать чувствительные сердца русских эстетиков моими непочтительными статьями о произведениях нашего так называемого великого поэта. Но, к сожалению, публика времён Пушкина была так неразвита, что принимала хорошие стихи и яркие описания за великие события в своей умственной жизни. Эта публика с одинаковым усердием переписывала и «Горе от ума», одно из величайших произведений нашей литературы, и «Бахчисарайский фонтан», в котором нет ровно ничего, кроме приятных звуков и ярких красок….Белинский преувеличивает значение всех главных произведений Пушкина и каждому из этих произведений приписал такой серьёзный и глубокий смысл, которого сам автор никак не мог и не хотел в них вложить.
… Восхищаясь своим возлюбленным Пушкиным как величайшим представителем филистерского взгляда на жизнь, наши романтики в то же время прикрываются великим именем Белинского, как надёжным громоотводом, спасающим их от всякого подозрения в филистерских вкусах и тенденциях (наше выделение). Мы заодно с Белинским, а, вы, нигилисты или реалисты, - вы просто самолюбивые мальчишки, старающиеся обратить на себя внимание публики вашими дерзкими отношениями к незабвенным авторитетам….Мы надеемся доказать нашему обществу, что старые литературные кумиры разваливаются от своей ветхости при первом прикосновении серьёзной критики. Что же касается до почтенного имени Белинского, то оно повернётся против наших литературных врагов.
С. 365. В статье Белинский предаётся самым необузданным эстетическим восторгам. Читая внимательно эту статью, мы видим, как эстетик борется в Белинском с общественным деятелем и предчувствуем, что победа непременно должна склониться на сторону последнего.
С. 366. Повторять слова учителя - не значит быть его продолжателем. Надо понимать ту цель, к которой шёл учитель (наше выделение). Идя к известной цели, учитель произносил известные слова. В ту минуту, когда эти слова произносились, они действительно подвигали людей вперёд к предположенной цели. Но когда эти слова уже подействовали, когда люди, подчиняясь их влиянию, сделали несколько шагов вперёд, тогда всё положение вопроса обрисовывается иначе, тогда произнесённые слова теряют свою двигательную силу и, следовательно, перестают быть уместными, полезными и целесообразными. Тогда надо поизносить новые слова, применяя их к новым потребностям времени; эти новые слова могут находиться в резком разногласии с старыми словами, и это разногласие нисколько не мешает ни тем, ни другим быть одинаково верными выражениями одной и той же основной тенденции.
С. 371. Все великие дела, совершённые великими людьми, были совершены именно посредством страсти. Разве Джон Говард не был страстно влюблён в свою идею, ради которой он в течение своей жизни шлялся по тюрьмам и госпиталям? Бокль за несколько минут до своей смерти сокрушался исключительно о том, что ему не удастся дописать до конца «Историю цивилизации в Англии».
К чести человеческой природы вообще и человеческого ума в особенности надо заметить, что до сих по, кажется, ни один человек не пошёл на смерть за то, что он считал красивым, и что, напротив того, нет числа тем людям, которые с радостью отдавали жизнь за то, что они считали истинным или общеполезным. У искусства не было и не может быть мучеников. Наука и общественная жизнь, напротив того, уже давно потеряли счёт своим мученикам (наше выделение). Таким образом, мы видим, что способность влюбляться в идею никак не должна считаться исключительною привилегиею художников. Эта способность составляет тот священный огонь, без которого вообще невозможен и немыслим сознательный прогресс человечества. Фердинанд Магеллан, съевший, вместе с своим экипажем, всех мышей и все кожаные вещи своего корабля для того, чтобы довести до конца своё кругосветное плавание, Джон Лильберн, боровшийся в течение всей своей жизни, словом и пером, сначала с самовластием Карла I, а потом с самовластием Кромвеля, - все эти люди, разумеется, любили идею гораздо страстнее, чем умели любить её господа, которые из любви к ней писали приятные стихи или потрясательные драмы. Если деятели науки и жизни не пишут стихов и драм, то, разумеется, это происходит не оттого, что у них не хватает ума, и не оттого, что в них слаба любовь к идее, а, напротив, именно оттого, что размеры их ума и сила их любви не позволяют им удовлетворяться созданием красивых беллетристических произведений. Эти люди тоже поэты, но их поэмами оказываются их великие дела, которые, разумеется, не только полезнее, но даже грандиознее возможных Илиад и всевозможных шекспировских драм. И различие между поэтами и не поэтами, которое хотят установить эстетики и вместе с ними полу-эстетик Белинский, оказывается пустым оптическим обманом.
С. 377. Соскоблите с этой фразы [Белинского] шелуху гегелизма и переведите её с высокого эстетического языка на общепонятный русский язык и знаете ли вы, что вы получите? – Получите вы то, что я сказал о Пушкине в третьей части «Реалистов», а именно то, что Пушкин – просто великий стилист и что усовершенствование русского стиха составляет его единственную заслугу перед лицом общества и русской литературы, если только это усовершенствование действительно можно назвать заслугою (наше выделение).
С. 378. Место Пушкина – не на письменном столе современного работника, а в пыльном кабинете антиквария, рядом с заржавленными латами и с изломанными аркебузами.
С. 380. Воспитывать молодых людей на Пушкине – значит готовить из них трутней или тех сибаритов, которые, по словам Гоголя, пресытившись грубыми и тяжёлыми яствами, услаждаются жареными птичками величиною с напёрсток.
С. 387. Реальная критика доказывает, что любовь к идее может образовать неразрывную связь между различными поколениями (наше выделение). Пушкин, напротив того, не имеет никакого понятия ни об идее, ни о связывающей любви.
С. 387. Пушкин не раз обращается к поэту со стороны и усматривает в нём то орла, то эхо, то жреца. Видно, что Пушкину было очень приятно позировать перед зеркалом и примеривать на себе разные исторические наряды.
С. 389. Но читатель должен помнить, что ведь эта пушкинская свобода - свобода самая смирная и неприхотливая, и даже незаметная, в том смысле, что её можно принять за нечто вовсе не похожее на свободу. Пушкин во многих своих стихотворениях прославляет свободу, но это обстоятельство нисколько не должно вредить его репутации в глазах солидных и добродетельных людей.
С. 390. Наш поэт до самого конца своей жизни не отделался вполне от старого и совершенно бессмысленного мифологического языка. Это язык невыносим для тех писателей, которые чувствуют в себе потребность высказывать обществу какие-нибудь определённые и ясно сознанные мысли. Но для тех писателей, которые, подобно пушкинскому поэту, полны не мыслей, а только звуков и смятенья, мифологический язык составляет незаменимое сокровище, потому что разные Аполлоны, музы, грации, Киприды, парки дают писателям, кроме богатого запаса подставных рифм, полную возможность не высказывать в своих стихах ровно ничего, притворяясь в то же время, будто они высказывают чрезвычайно много. В стихотворении «Поэт» мифологический язык оказал Пушкину драгоценную услугу. Попробуйте выгнать из этого стихотворения Аполлона, и всё стихотворение окажется несуществующим, потому что тогда немедленно откроется вся его бессмысленность.
С.393. Божественный глагол жизни дошёл до поэтов тогда, когда его уже услышали и почувствовали все классы русского общества. Поэты не сделали ровно ничего для разъяснения тех событий, которыми было поражено внимание общества; в продолжение последних лет поэты наигрывали только различные вариации на те темы, которые были даны им настоящими руководителями общественного сознания (наше выделение).
С. 400. Никто, решительно никто из русских поэтов не может внушить своим читателям такого беспредельного равнодушия к народным страданиям, такого глубокого презрения к честной бедности и такого систематического отвращения к полезному труду, как Пушкин…Посмотрите в самом деле, какого воспитателя рекомендует Белинский всей читающей России!.. Хороши бы мы были, если бы мы принимали каждое слово Белинского за изречение оракула!
С. 411. Сам Белинский, стараясь прикрыть промахи Пушкина, так запутывается в противоречиях, что вытащить его из них не остаётся ни малейшей возможности. На странице 398 Белинский хвалит Пушкина за благородную гордость, а на странице 400 оказывается, что, при этой благородной гордости, поэт рискует быть единственным читателем своих произведений. Впрочем, у эстетиков и полуэстетиков такие противоречия даже не считаются противоречиями. На той же 400 странице Белинский в одном месте говорит, что стихотворение «Поэт» превосходно, но что мысль этого стихотворения совершенно ложна.
С. 411. Тот факт, что читающая масса значительно охладела к Пушкину во время последнего десятилетия его литературной деятельности, не подлежит ни малейшему сомнению. Об этом факте говорят очень откровенно и Белинский, и Гоголь, и г. Анненков, и все прочие обожатели Пушкина. Стало быть, поэт гонит от себя чернь задним числом, то есть тогда, когда она сама удалилась от него и когда он увидел свою неспособность воротить её назад.
С. 412. В этом стихотворении, которое у Белинского также оказывается превосходным, мне особенно нравится та решимость, с которой взыскательный художник, в пику равнодушной толпе, провозглашает себя царём. – Вы, мол, негодяи, не хотите называть меня в ваших глупых журналах гениальным поэтом, а я сам возьму да и назову себя царём; вот вы и останетесь в дураках. – Впрочем, этот произвольно зародившийся царь оказывается царём самого странного фасона: у него нет ни придворного штата, ни льстецов, ни подданных, ни средств действовать так или иначе на жизнь окружающего общества. Этот своеобразный царь может смело завести дипломатические сношения с теми царями, которых резиденция находится в Бедламе или Бисетре и которые также живут одни, потому что, вступивши на престол, потеряли способность жить скромно и прилично в обществе здравомыслящих людей.
С. 413. Призывая к себе на помощь дикого тунгуса и друга степей калмыка, Пушкин поступает очень расчётливо и благоразумно. Потому что легко может случиться, что более развитые племена Российской империи именно финн и гордый (?) внук славян, в самом непродолжительном времени жестоко обманут честолюбивые и несбыточные надежды искусного версификатора, самовольно надевшего себе на голову венец бессмертия, на который он не имеет никакого законного права.
С. 415. В так называемом великом поэте я показал моим читателям легкомысленного версификатора, опутанного мелкими предрассудками, погружённого в созерцание мелких личных ощущений и совершенно неспособного анализировать и понимать великие общественные и философские вопросы нашего века.
Главная страница /
Зал художественной и мудрой литературы